Национальное своеобразие литературы он находил в том, что «все ее великие представители и творцы видели свою высшую заслугу и миссию не в том, чтобы выразить своё личное “я” и не в том, чтобы выдать своё слово за народный взгляд, но в том, чтобы действительно воплотить в своем слове общенародные чаяния, идеалы, устремления». Почему же так важна для Селезнева народность художественных произведений? Потому что нации нужна память для сохранения возможности творить: «Взорвать, отравить, засыпать истоки – значит решительно изменить русло полноводной реки, её жизнеспособность. Подрубить корни – значит лишить могучее древо жизни народа живительных соков земли, иссушить плодоносящие ветви» [3, с. 79]. А лишить свободы и возможности творчества – все равно что отобрать силы для принесения пользы в общемировом диалоге культур. Именно этим занимались в советский период и особенно занимаются сегодня многие писатели, критики, журналисты, политики для смены менталитета через принятие чужеродных тезисов и так далее. Но для того, чтобы не допустить губительного, по мнению Селезнева, отрыва от корней национальной истории и искусства, критик и создавал свои работы. Селезнев упоминает, что народность имела большое значение в творчестве писателей-классиков, например, в творчестве И. А. Гончарова. «По его определению [И.А. Гончарова] русская литература – это «выражение духа, ума, фантазии, знаний целой страны… язык, выражающий все, что страна думает, что желает, что знает и что хочет знать и должна знать», это всемирно-историческое явление пребывает в мире вот уже тысячу лет» [2, с. 12]. Помимо творчества И.А. Гончарова для обоснования собственной точки зрения о концепции народности, Ю.И. Селезнев на протяжении всей книги «Глазами народа» обращается к истории русской и зарубежной литератур и культур, произведениям А.С. Пушкина, Ф.М. Достоевского, М. Горького, философским работам А.Ф. Лосева, Д.С. Лихачева и говорит о «принципах народности литературы и искусства, о том, что они утверждены в нашем сознании как категории, находящиеся в диалектической взаимосвязи» [2, с. 316].
Ю. И. Селезнев перечисляет имеющиеся взгляды на проблему народности: «Народность виделась и в обращении литературы и культуры к народным традициям, к воспроизведению форм и средств народного творчества, к использованию песен, сказок, легенд и т.д. Толковалась категория народности и в смысле необходимости создавать произведения применительно к уровню народного разумения, специально «для народа». Критик отмечал: «Очевидно, такого рода формы народности в целом или в каких-то сочетаниях характерны как для русской литературы, так и для любой другой. Но столь же очевидно, что ни одна их этих форм сама по себе, ни их совокупность не способны определить особенность того мироотношения, которое воплощено в русской литературе» [2, с. 68].
Другая проблема, поставленная Ю.И. Селезневым, такова: «Именно в непримиримости русской литературы к любым проявлениям эгоцентризма, в последовательном отрицании ею самоценности личности, противопоставляющей свои интересы интересам народа, нации, самоутверждающейся за их счёт- одна из важнейших причин того, что в отношении русской литературы часто употребляются понятия «жесткость» и «свирепость» [2, с. 71]. Юрий Селезнев, живя в советское время, в атеистической стране, формулирует типично христианско-православное понимание личности. Он принципиально разграничивает личность и индивидуальность: «личность начинается не с самоутверждения, а с самоотдачи, с самоотречения, с самопожертвования ради другого…через такого рода отречения, через отказ от индивидуалистического, эгоцентрического «Я» человек из индивидуума превращается в личность». [2, с.73]. Так определяли личность и многие другие авторы, прежде всего Федор Достоевский. Это народный идеал, в котором не только выгода, но даже собственная жизнь, личное счастье занимают далеко не первое место в шкале ценностей. Не экономические и индивидуалистические интересы являются главенствующими в сознании народа, но идеалы Правды, Добра и Красоты. Когда-то они были сосредоточены в вере в Бога, которую агрессивно или «прогрессивно» отвергает современность. Например, непонимание этого одного из центральных законов русской культуры, русского мировоззрения, системы ценностей демонстрирует Сергей Кургинян. В одном из номеров Литературной газеты он говорит о том, что для русского сознания, русской традиции не характерен диалогизм. Опираясь на статью Ю. М. Павлова «Кризис и другие» Сергея Кургиняна не могу не согласиться с тем, что «Кургинян не в состоянии объективно, непредвзято, адекватно оценить исторические события ХХ века и роль отдельной личности. К тому же автор страдает русофобией. Он не может предложить реальную альтернативу тому губительному курсу, по которому идёт наша страна. Такие "аналитики", как Кургинян, выгодны, необходимы нынешней власти, ибо своими статьями, книгами, выступлениями на телевидении они уводят читателей, зрителей от истинных ценностей, от подлинного понимания далёкой и близкой истории, дня сегодняшнего» [5]. И далее: «Русская литература, будучи действенной силой формирования нашего национального самосознания, утвердила в качестве «другого лица», интересам которого могут и должны быть подчинены индивидуальные интересы, – народ и тем самым утвердила народ как лицо и выработала же и новый тип индивидуальной человеческой личности, способной и готовой на самопожертвование во имя народа» [2. с, 73]. Критик утверждает, что в данном случае личность не умаляется, а возвышается.