9 марта 1918 г. Фрэнсис, обеспокоенный усилением слухов об интервенции, не получив ответа от американского правительства, посылает две другие телеграммы. Первая телеграмма: «Я опасаюсь, что если съезд ратифицирует мир, то это явится результатом угрозы японской оккупации Сибири. Троцкий заявил Робинсу, что ни правительство, ни русский народ ничего не имеют против американского наблюдения над всеми отправками товаров из Владивостока в Россию, а также ничего не имеют против фактического контроля над Сибирской железной дорогой. Вместе с тем Троцкий сказал, что Япония, естественно, убьет возможность сопротивления Германии и может сделать из России германскую провинцию. По моему мнению, японское наступление явится сейчас до последней степени неумным. Я посылаю эту телеграмму специально для того, чтобы Вы употребили все свое влияние для его предотвращения»[165]. В следующей телеграмме он сообщает о безумии японской интервенции, несмотря на возможность ратификации съездом Брестского мира. «Если Россия получила заверение от Вас, что угрозы японской опасности не существует, я считаю, что съезд Советов откажется ратифицировать этот мир. Советское правительство является единственной силой, которая в состоянии оказать сопротивление германскому преступлению»[166].
Первая из этих телеграмм показывала, что официальный аргумент в пользу интервенции (необходимость контроля Сибирской железной дороги) не выдерживал никакой критики, так как русское правительство само предлагало союзникам осуществлять подобный контроль. Насколько эффективной могла бы быть помощь союзников России в тот момент и могла ли она действительно парализовать опасность германского проникновения в Сибирь, свидетельствует цитата из письма Ж. Садуля Альберу Тома 7 мая 1918 г. о беседе в Вологде в начале марта с Фрэнсисом, заверившем его в том, что японская интервенция должна быть задержана, ограничена и не должна носить антирусский характер. «Соединенные Штаты, по словам Фрэнсиса, помогали большевикам продовольствием, посылали офицеров и инструкторов и даже отправили несколько дивизий. Группа железнодорожных специалистов должна была помочь организации транспорта. Американское правительство должно официально протянуть руку русскому народу, и признать, по меньшей мере фактически, советское правительство»[167]. По мнению Садуля, без помощи союзников большевики ничего не могли сделать. «Мы можем предоставить в их распоряжение специалистов, чтобы подготовить на всем фронте защиту и разрушение, в случае необходимости, железнодорожных путей, — писал он. — Эти специалисты могут помочь эвакуировать жизненные припасы и военные снаряжения из тыла, и также из Петрограда и Москвы, для реорганизации русской армии. Кроме того наши специалисты могут помочь образовать новую добровольческую армию»[168]. Однако планы сотрудничества, о которых Садуль писал в своем письме, остались только на бумаге.
Но если в переговорах с миссией США речь зашла уже о составлении конкретных планов, а американский представитель настоятельно доказывал своему правительству вред японской интервенции и необходимость помощи России, как, впрочем, и английский представитель, то в отношениях с Францией ничего подобного не было. Письма Садуля к Тома остались без ответа; позиция Садуля не встретила сочувствия посла Нуланса, который угрожал отослать его во Францию.
По свидетельству Гольденберга, эти материалы показывали, что интервенционные заявления Сесиля и Бальфура были ложными, поскольку в них утверждалось, что интервенция если и будет предпринята, то только в интересах России[169]. 20 января 1920 г. американский журналист Линкольн Колфорд в журнале Nation писал, что никакой логической связи между японской интервенцией в Сибири и положением в Европейской России не было: Ленин мог подписать дюжину мирных договоров, германские армии — занять Москву, но Япония из Владивостока не смогла бы этому воспрепятствовать, так же, как Германия не могла угрожать Японии. Японская интервенция — это одно, а германская угроза — другое; и ничего общего они не имели. Единственной возможностью предотвратить подписание мира и парализовать угрозу занятия германскими войсками Москвы было оказание помощи Советской России, на что на известных условиях было согласно советское правительство. Союзники, зная об этом, помощи не оказали — более того, приложены были все усилия к тому, чтобы японская интервенция осуществлялась. Об этом было официально заявлено державами Антанты в начале августа 1918 г., период же с 15 марта по август стал временем, когда подготовка интервенции велась не столько на Западе, сколько в самой России. Этапами ее были владивостокский десант в апреле 1918 г., мурманское соглашение и чехословацкое восстание.