По достигнутому согласованию 6 марта в Мурманске с борта флагмана союзной эскадры линкора «Глори» высадился отряд британских морских пехотинцев численностью от 130 до 200 человек[236]. Прибывший в Мурманск в конце марта начальник французской военной миссии в России генерал Ниссель сказал мурманским руководителям, что Англия и Франция готовы увеличить размеры сухопутной помощи для обороны края, но «сделают это в мелком масштабе не иначе, как по инициативе местной власти, а в крупном — не иначе, как по приглашению центрального правительства»[237].
Советские руководители ввиду недостатка сил считали вполне допустимой в тот момент помощь бывших союзников при условии невмешательства их во внутренние дела страны. Так, в конце марта — начале апреля подразделения англо-французских войск вместе с советскими отрядами и красными финнами приняли участие в упорных боях, отражая наступление белофиннов на Мурмане и в Карелии, а также в совместной борьбе против немецких подводных лодок. С молчаливого согласия советского правительства, заинтересованного в обороне Мурманского побережья и железной дороги от угрозы со стороны белофиннов и немцев, но из-за трудностей военного и дипломатического характера не сумевшего организовать ее своими силами, началось формирование финского легиона на Мурмане. Численность легиона, первоначально составлявшая 900 человек, летом — осенью 1918 г. достигла 1415 человек[238]. Советское руководство положительно отнеслось к плану создания финского формирования на Севере при поддержке англичан, однако само отстранилось от сколько-нибудь активного участия в этом деле, опасаясь обвинений со стороны Германии в нарушении Брестского мирного договора Как вспоминал один из лидеров «красной» финской эмиграции Оскари Токой, В. И. Ленин дал неофициальное согласие на английское предложение, сказав: «Если англичане желают помочь вам, пусть помогут»[239]. По словам А. М. Юрьева, 2 мая на заседании правительства по вопросу о развитии края на его вопрос об отношении к союзникам Ленин ответил: «Официально протестуйте против их нахождения на советской территории, неофициально — получайте от них продукты и военную помощь против финно-германцев»[240].
Однако в действительности эта помощь оказывалась далеко не всегда. 15 июня 1918 г. Жак Садуль в письме к Альберу Тома писал: «В конце марта Троцкий начал реорганизовывать армию, и обратился к союзникам за помощью; было решено, что ему будет немедленно предоставлена группа из 40 французских офицеров, а затем еще большее число специалистов. В действительности Троцкий видел только 3–4 человека, а остальные в комиссариате не появлялись. Безусловно, это произошло по приказам Нуланса, с момента возвращения которого американская железнодорожная миссия, находившаяся в пути в Москву, была возвращена во Владивосток»[241]. Советское правительство согласилось обсуждать с союзниками возможность военной интервенции на русской территории, как писал Садуль далее, — при условии полного согласия с его стороны. В связи с этим начавшиеся переговоры между народными комиссарами и Англией привели бы к успешному результату, если бы не стало известным интервью Нуланса, оправдывавшего интервенцию. Из него союзникам и русским стало ясно, что Антанта не стремится к достижению соглашения, желая лишь выиграть время. Позже, 26 июля, в письме к А. Тома Садуль писал, что Нуланс уже с конца февраля 1918 г. не хотел брать на себя никаких обязательств по отношению к русскому правительству, и поэтому помощь французской миссии ограничилась посылкой двух офицеров[242]. Большевиков легко можно было привести к заключению военного соглашения с союзниками, продолжал далее Садуль, но переговоры вскоре последними были прерваны. За время этих переговоров большевики предоставили союзникам помощь для укрепления Мурманска и Архангельска, однако страны Антанты воспользовались этой помощью для того, чтобы подготовить военные и политические операции против большевиков. «Внутри России наши контрреволюционные маневры умножались с невероятным цинизмом, — сообщал Садуль, — не было ни одного арестованного белогвардейца или контрреволюционера, у которого не находили бы французского золота и документов, устанавливающих связь с нашим агентом. Наш посланник, благодаря своей глупости и ненависти к социализму, был всегда самым безжалостным и коварным врагом русской революции»[243].