По неудавшемуся замыслу Антанты чехословацкому корпусу отводилась главная роль в северной интервенции. 2 мая 1918 г. Верховный военный совет Антанты утвердил меморандум о переправке чехословацких войск из России. В нем указывалось на целесообразность использования частей, не достигших Омска, для обороны Архангельского и Мурманского портов и для охраны Мурманской железной дороги. Вопрос о переброске чехословацких войск на Север обсуждался в ходе встреч представителей Антанты с советскими дипломатами и военными в Москве. При этом англичанам и французам выдвигалось требование гарантировать, что эти войска не будут использоваться во вред Советской России. В результате Высший военный совет Республики (ВВСР) одобрил использование чехословацких войск для охраны Мурманского края, его побережья и Мурманской железной дороги[249]. В начале мая ВВСР санкционировал направление на Север — в Петрозаводск и Мурманск — 50 тыс. чехов и словаков для обороны этого региона от немцев и белофиннов. В ответ на опасения Троцкого, что это решение может вызвать протест Германии, А. М. Юрьев предложил отправить чехословацкий корпус на Север без оружия, а вооружить с архангельских складов. Так и было решено[250]. Но переброска чехов на Север оказалась невозможной из-за опасений командования корпуса быть отрезанными на Севере или уничтоженными немецкими подводными лодками при транспортировании в Европу, а также из-за боязни большевистского правительства осложнить этой акцией отношения с Германией, и наконец — из-за вспыхнувшего чехословацкого мятежа.
В конце мая ситуация на Севере России достигла апогея: 24 числа в Мурманск одновременно прибыли из Москвы чрезвычайный комиссар большевик С. П. Нацаренус с А. М. Юрьевым и из Англии британский генерал Ф. Пуль, возглавлявший военную миссию в составе 560 офицеров и опытных военнослужащих (их отправка была санкционирована британским военным кабинетом накануне[251]). Нацаренус прибыл с целью, разобравшись на месте, организовать оборону региона, выяснить планы руководителей края и союзников. После беседы с генералом Пулем и контр-адмиралом Кемпом, во время которой комиссар заявил о решимости защищать северные порты от немцев и белофиннов и о намерении направить на Мурман из центра две советских дивизии и чехословацкий корпус, им был сделан вывод о возможности использовать воинские контингенты Антанты на Мурмане для противодействия наступлению белофиннов, а также для борьбы против немецких подлодок. В телеграмме в Москву Нацаренус просил немедленно направить в регион чехов, словаков и сербов, а также формируемые советские дивизии в общей сложности не менее 10 тыс. штыков с пулеметными командами, 6 батарей и другую технику, а также перевести аванс в 4 млн руб.[252] Пуль и Кемп в свою очередь рекомендовали своему правительству признать советское правительство де-факто, в противном случае — до этого признания — интервенция союзников была бы возможна только как враждебный акт. С такими же призывами к своим правительствам обратились командиры французского и американского крейсеров в Мурманске[253]. Однако послы этих держав военных не поддержали. Да и не только послы.
Вашингтону, как Парижу и Лондону, для окончательного выбора одной из двух политических линий (соглашение с большевиками против немцев или уничтожение советского правительства как предварительное условие в восстановлении Восточного фронта) требовалось, с одной стороны, такое событие в самой России, которое показало бы внутреннюю слабость большевистского правительства, с другой — необходимо было такое положение, «чтобы союзная интервенция была бы последним, и скорее всего, психологическим ударом по советской власти»[254]. По мнению союзников, начавшееся в конце мая 1918 г. чехословацкое восстание было именно таким событием и создало такое положение.