В этом заявлении целью мурманского соглашения откровенно называлось стремление помочь чехословацким силам, которые активно боролись с советской властью. Между тем, союзные правительства в то время еще не решались определенно заявить о борьбе против советской власти, продолжая выдвигать в качестве главного аргумента германскую угрозу.
Центр внимания прессы переместился с событий в Сибири к Дальнему Востоку. В газете The Times 6 июля 1918 г. появилось сообщение из Токио о том, что чехословаки заняли Владивосток. 8 июля эти сведения подтвердило агентство Рейтер: «Разоружение местного совета сопровождалось уличной борьбой с большевиками, в то время как союзные отряды высадились для охраны консульства; власть во Владивостоке перешла к местной городской думе. Все эти события произошли еще 30 июня»[324]. Владивостокские уличные бои и стали, по мнению большевиков, первыми интервенционными боями, в которых союзники сражались с советской властью. Тем не менее The Manchester Guardian 8 июля отмечала, что союзники еще не выработали ясной русской политики: не разделяя планов французского министра иностранных дел С. Пишона по вооруженному уничтожению советского режима, они не стали и на позицию американского президента В. Вильсона. В России же из-за этих колебаний создавалось впечатление, что союзники фактически начали интервенцию.
Санкция на интервенцию, наконец, получила благословение В. Вильсона: 6 июля 1918 г. на совещании в Белом доме было принято решение об участии США в интервенции.
Вскоре после владивостокских боев в печати появились сведения, что Вильсон начал снова колебаться. 9 июля британская консервативная газета Morning Post поместила телеграмму из Вашингтона, в которой сообщалось, что решение о начале союзной интервенции в России не может быть больше отсрочено, продолжение политики бездеятельности невозможно. Поскольку во Владивостоке находились лишь небольшие силы союзников для охраны порядка, большевики не имели оснований утверждать, что союзники начали военную интервенцию, однако из-за столкновения между большевиками и чехословаками положение изменилось.
В принципе союзники всегда считали необходимым предпринять какие-либо действий в России, разногласия заключались лишь в их методах и носили технический характер. Япония, как и европейские державы, высказывалась в пользу вооруженной интервенции. Вильсон предпочитал дипломатические шаги, однако царивший в России хаос, противоречивая информация о ней привели президента к пониманию невозможности действовать дипломатическими методами. В телеграмме из Вашингтона содержалось признание, что из-за владивостокского столкновения интервенцию фактически можно было считать начавшейся[325]. Корреспондент правильно оценил сложившуюся ситуацию: бои во Владивостоке можно было использовать для втягивания Вильсона в интервенцию; намекая на это, он заявлял, что положение меняется, то есть что у большевиков все равно уже была возможность утверждать, что интервенция фактически началась. Но понадобилось еще время, чтобы закончились колебания Вильсона.
Успехи чехословаков муссировались в западной прессе все более активно, наряду с возраставшими трудностями большевиков. The Manchester Guardian в частности писала 9 июля, что в России повсюду наблюдалось сильное антибольшевистское движение. В печати уже ставился вопрос о том, что стало бы с Сибирью после низвержения советского режима; на Дальнем Востоке предлагалось создать буферное государство, возглавляемое бежавшей из России сибирской буржуазией. Пекинский корреспондент газеты The Times 10 июля сообщил, что чехословаки, заняв Владивосток, продвигались к Никольску, и после его занятия объединятся с войсками Семенова. Корреспондент потребовал, чтобы союзники не медлили с посылкой войск в Сибирь. В той же газете было помещено заявление Чехословацкого национального комитета, в котором указывалось, что чехословацкие легионы в России были объектом атак не только со стороны большевиков, желавших зачислить их в Красную армию, но и со стороны их противников, которые, не имея смелости свергнуть советы своими силами, хотели использовать для этой цели чехословаков. В заявлении говорилось, что порядок в России мог быть возобновлен лишь силой, способной оказать длительную помощь русскому народу, и, конечно, такой силой, не могли быть чехословаки, единственная цель которых — попасть во Францию[326].