– Ах, как это поэтично, – ответила Рита. – Я вся в нетерпении.
Через час Владимир остановил машину на небольшой полянке вдалеке от города, вокруг которой буйствовал яркими красками осенний лес.
Еще через час они уже ели шашлык, запивая его вином.
Все это время Рита много болтала и весело смеялась, но внутренне Полунин чувствовал, что она ждет от него, что он наконец скажет то, о чем обмолвился в начале их поездки.
Владимир был почти уверен в том, что она догадывается, о чем пойдет речь.
Наконец он, разлив вино по пластмассовым стаканчикам, собрался с духом и произнес:
– Рита, я хочу поднять тост за наше... наше... – он вдруг смешался. – В общем, я хочу, чтобы... это...
– Речь, конечно, очень изысканна, но нельзя ли ее чуть конкретизировать? – улыбнулась Рита.
– Просто я очень волнуюсь и хочу... хочу, чтобы ты стала моей женой. Мне кажется, что мы вполне созрели для таких именно отношений. А все остальное ерунда, все остальные проблемы мы решим, если будем вместе. Или ты так не считаешь? – с тревогой спросил Володя.
Неожиданно для Полунина Рита засмеялась.
– Ну наконец-то сформулировал, бедолага, – сквозь смех сказала она, – тяжело же тебе это далось.
Владимир насупился, решив, что она не восприняла всерьез его слова.
– Вообще-то я первый раз в жизни предложение делаю, – ответил он, – не натренировался еще... Так ты, значит, не согласна?
Рита перестала смеяться и серьезно, хотя и с улыбкой на лице, ответила:
– Отчего же, я как раз думаю, что ты прав. Я уверена, что из тебя получится отличный муж.
В следующий момент Владимир в порыве радости обнял Риту и поцеловал ее в губы. Они и раньше не раз целовались, но Рита всегда держала Владимира в рамках.
Вот и сейчас, как только он положил ее на спину и расстегнул верхнюю пуговичку ее блузки, она твердо уперлась руками ему в грудь.
Это не охладило его закипевшую страсть. Он продолжал ласкать ее нежно и настойчиво. Коснулся губами мочки уха, затем осторожно поцеловал шею, снова впился поцелуем в ее мягкие пухлые губы и наконец осторожно дотронулся руками до ее набухших грудей, слегка сжав их.
Рита, не в силах больше сдерживать эту муку сладострастия, тихонько застонала. Владимир почувствовал, что руки ее ослабли.
Он воспринял это как разрешительный знак с ее стороны, после чего его уже ничто не могло остановить...
Вечером этого дня, счастливые, они возвращались домой, не зная, что их ожидают там плохие известия.
Когда Владимир свернул на улицу Неглинскую и уже собирался заехать в свой двор, он увидел, как ему навстречу вышла соседка Антонида Андреевна, та, что торгует на рынке. Она махнула ему рукой.
Владимир притормозил машину, высунулся из окна и, улыбнувшись, спросил:
– Чего тебе, баб Тось? Может, на рынок за семечками сгонять?
– Беда, Вова, беда, – тихо произнесла баба Тося, подходя к машине.
– Что случилось? – спросил Володя, про себя подумав о матери. – Что-нибудь с мамой?
– Нет, Вова, тебя в доме милиция поджидает.
Баба Тося посмотрела на сидящую рядом с Полуниным Риту и добавила:
– К Александру Григорьевичу тоже милиция пришла.
Услышав эти слова, Маргарита побледнела и тихо произнесла:
– Какой ужас!
Пока Владимир лихорадочно обдумывал, что ему предпринять, он вдруг заметил, как припаркованный на другой стороне «уазик» тронулся с места и, проехав несколько метров, остановился у «Москвича» Полунина. Из «уазика» быстро выскочили трое мужчин в штатском. Подбежав к машине, первый из них крикнул:
– Милиция, – после чего рывком открыл дверь «Москвича».
Второй милиционер схватил Полунина и потащил из машины, ему на помощь пришел третий. Вдвоем они выкрутили растерянному и не сопротивляющемуся Владимиру руки и надели на них наручники.
– Гражданин Полунин, мы из ОБХСС, вы арестованы по подозрению в крупных хищениях государственной собственности.
– Да вы что, охерели совсем? Зачем наручники нацепили? Я же никуда не убегаю и не сопротивляюсь. Люди ведь на нас смотрят.
– Извини, парень, – произнес один из милиционеров, – работа у нас такая. Вдруг ты на машине куда-нибудь чесанешь сейчас, тогда нам будет тяжелее тебя поймать.
– А вы, девушка, насколько я понимаю, Маргарита Александровна Слатковская, – произнес старший милиционер. – Вы нам тоже нужны. Выйдите из машины, и пройдемте в вашу квартиру. Там у вас сейчас производится обыск.
– А этого куда? – спросил старшего милиционера его коллега.
– Этого везите сразу в отдел. Обыск у него мы уже произвели.
Владимира запихнули в «уазик» и доставили в отделение милиции. Всю ночь он провел в камере предварительного заключения.
На следующий день следователь прокуратуры Гришаев объявил ему, что он проходит одним из подозреваемых по делу так называемых «печатников». Дело, которое поначалу возбудило местное управление Комитета государственной безопасности.
Уже много позже он узнал, что один из дьяконов местной епархии, для которой Слатковский и Полунин печатали православную литературу, являлся многолетним стукачом КГБ.
Именно комитетчики совместно с городским ОБХСС раскрутили это дело. Возможно, именно то, что в деле участвовало КГБ, а также то, что дело получило широкий резонанс в местной прессе, не позволило Слатковскому полностью замять его. Необходимо было найти «козла отпущения», которого строго накажут за содеянное. Таково было твердое решение городского комитета КПСС.
Расследование дела продолжалось чуть больше месяца и закончилось полным признанием Полуниным своей вины как организатора преступной группы, занимающейся незаконным хищением государственной собственности.
Накануне вынесения приговора адвокат Владимира Евневич заверил его в том, что его отпустят из-под стражи уже из зала суда. Евневич сказал, что накануне имел беседу с судьей Капновым и тот намеками якобы подтвердил свое намерение вынести именно такой приговор.
Решение судьи Капнова, по которому он получил пять лет, стало для Полунина шоком. Когда судья кончил читать приговор, Владимир был настолько ошарашен, что не мог произнести ни слова. Его быстро вывели из зала суда и посадили в «воронок».
На следующий день адвокат Евневич сбивчиво и бессвязно бормотал, что произошла ужасная ошибка и он делает все, чтобы ее исправить как можно скорее.
– В крайнем случае мы напишем кассацию, – заверил он Владимира.
Но Полунин уже не верил ни во что, он понял, что его предали.
И убедило его в этом прежде всего то, что на суде не было Маргариты и самого Слатковского. Владимир знал, что адвокат врет, говоря, что судья что-то не понял. Никакой ошибки не было! Судья вынес то решение, которое и собирался вынести.
И Слатковский, и Маргарита знали о приговоре и поэтому, видимо, и не явились на заключительное заседание суда. Маргарита пожертвовала им, чтобы выгородить отца...
Обида, вызванная предательством любимой женщины, и ненависть к Слатковскому, обманувшему его, бушевали в душе Владимира. Не найдя выхода, все это тяжелым грузом легло на его сознание, вызвало сильную апатию к жизни.
Возможно, именно это помогло ему спокойно пережить транспортировку к месту заключения, холодные, неотапливаемые вагоны, переполненные людьми пересыльные пункты, кишащие клопами и вшами, где заключенные спали на полу, в духоте и смраде, источаемом парашами.
Через десять дней автобус с заключенными остановился у ворот лагерной зоны. Слушая скрип закрывающихся за его спиной лагерных ворот, Владимир подумал, что жизнь его окончена. Впереди на долгие годы он ожидал увидеть лишь страдания и безысходность. И первые шаги по лагерной земле заставили его еще раз прийти к такому заключению.
Полунин не спеша вышел из автобуса, привезшего группу заключенных в зону, и, остановившись, медленно, с тоской огляделся по сторонам. Все здесь показалось ему угнетающе враждебным.
Было ужасно холодно, мелкий противный осенний дождь брызгал с небес, усиливаясь вместе с ветром. Заключенные и встречающие их охранники с несколькими сторожевыми овчарками поеживались от осеннего ненастья. Овчарки периодически разражались остервенелым лаем, скаля на заключенных белые клыки.