Табуны выпасались на Остоженских лугах и вдоль поймы Москвы-реки от Лужников до Пресни. Неподалеку располагались слободы обслуживающего персонала, что сказалось на топонимике города[596]. По мере разрастания дворцового конюшенного хозяйства взамен Аргамачьей и Большой конюшен («старой государевой конюшни» при Колымажном дворе в Чертолье) было выстроено обширное здание «Аргамачий двор». Это произошло в царствование Федора Алексеевича, когда поголовье всех 16 государевых конюшен за период с 1677 г. по 1681 г. выросло с 4426 до 5163 лошадей (верховых и упряжных)[597].
Точные цифры конского состава, который находился собственно под «государевым седлом», от года к году несколько разнятся, но общее представление о размерах царских конюшен составить можно. По одним данным, царю Алексею Михайловичу лично принадлежало 150 лошадей, и еще 50 лошадей обслуживало нужды цариц и царевен; вся эта масса делилась на несколько разрядов, основными из которых были верховые, разъездные и экипажные. По другому принципу подсчета, царь владел 75 верховыми лошадьми и двумя сотнями экипажных[598].
Экипажные, или рысистые, лошади делились на санников, которые запрягались только в сани, и колымажных возников[599], или каретных лошадей[600]. Породные упряжные лошади имели свои отличительные черты: это были крупные, рослые животные большой физической силы и выносливости. Именно такими были царские возники и санники, которые упоминаются в нарративных источниках как очень дорогие и особо желанные подарки. Спрос на них активизируется со второй половины XVI–XVII в., вместе с распространением экипажей[601]. Выше прочих ценились экземпляры, приученные к запряжке квадригой или «рядом», «гусем» и «цугом»[602].
Вся масса царских экипажных лошадей разделялась на дюжины[603], подобранные по масти. Стоит отметить, что в русской культуре лошади, белые «как снег», ценились намного выше прочих[604]. «Белые дюжины» учитывались особо; они запрягались чаще в высокоторжественных случаях: «кареты, в которых ездят царские супруги, обиты красным сукном и везут их большею частью восемь белых, как снег, лошадей, украшенных нагрудниками и нахвостниками из красного шелка, а по бокам идет ряд телохранителей», — восхищались современники[605]. Кроме того, белые лошади запрягались в царицыных конных поездах, которые обыкновенно обставлялись еще более презентабельно, чем совместные выезды царской семьи, поскольку, как уже отмечалось, в культуре русского средневековья «понятия светлого, благого божества и святости неразлучны»[606].
Соотнесение образа царицы, как спутницы государя, со светом и святостью было еще одной составляющей его образа. Царицу московскую, как и ее супруга, также уподобляли Солнечному божеству, «если случится увидать запряженную многими[607] белыми лошадьми карету Царицы, подражающую Юпитеру или Солнцу»[608]. Именно в выездах царицы задействовались самые богато украшенные экипажи и самые лучшие лошади: «зимою тщеславятся санями, на которые поставлены кареты со стеклянными окнами, покрытые до земли алым или розовым сукном; летом же они величаются большими каретами. Всего больше они гордятся белыми лошадьми и множеством слуг и невольников, которые идут впереди и сзади», — свидетельствовал лично наблюдавший московские обычаи архидиакон Павел Алеппский[609].
Белые лошади использовались и для других целей, когда требовалось подчеркнуть торжественность ситуации (например, для церемонии водосвятия, когда лошади везли царские сани с освященной водой[610]). Самые эффектные запряжки включали шестнадцать белых лошадей[611].
В парадных процессиях также участвовали гнедые и серые в яблоках лошади; для единообразия масти не брезговали их подкрашиванием. «[Карету] тянули 12 серых с яблоками лошадей, из коих одни были такими от природы, другие подкрашены», — вспоминал очевидец появление свадебного поезда М. Мнишек[612]. При высокоторжественных выездах лошади частично выкрашивались в красный цвет. Так, при описании все того же поезда Мнишек один из очевидцев говорит о карете царской невесты, запряженной восьмеркой серых в яблоках коней, с красными хвостами и гривами. Сведения отчасти дублируются вторым свидетелем, который утверждает, что ее везли 8 белых турецких коней, выкрашенных красной краской от копыт до половины тела[613].
вернуться
Хитенков Г. Г. Из истории коннозаводства. С. 126.
вернуться
Котошихин Г. К. О России в царствование Алексея Михайловича. С. 92; Койэтт Б. Посольство Кунраада фан Кленка к царям… С. 461. Этот пример иллюстрирует расцвет отечественного конюшенного хозяйства и коннозаводства. Вплоть до конца третьей четверти XVII в. конюшни Алексея Михайловича не имели равных ни по количеству, ни по качеству наполнения. Неплохие конюшни были у приближенных царя Милославских и Морозовых, где стояли и аргамаки, и иноходцы. Боярыня Морозова упоминала, что вдоволь «езживала на аргамаках и бахматах». См.: Все о лошади. С. 33.
вернуться
Одинцов Г. Ф. Из истории гиппологической лексики… С. 133–134, 138.
вернуться
Костомаров Н. И. Очерк домашней жизни… С. 122.
вернуться
Одинцов Г. Ф. Из истории гиппологической лексики… С. 134, 139.
вернуться
Вундерер И. Д. Путешествие по Дании, России и Швеции с 1589 по 1590 годы // Щит и зодчий: Путеводитель по древнему Пскову. Псков, 1994. С. 39; Майерберг А. Путешествие в Московию… С. 172; Одинцов Г. Ф. Из истории гиппологической лексики… С. 138.
вернуться
Магическое значение числа 12 в русской и мировой культуре хорошо известно.
вернуться
Мильтон Дж. Московия Джона Мильтона. С. 42; Койэтт Б. Посольство Кунраада фан Кленка… С. 461; Олеарий А. Описание путешествия… С. 63; Рейтенфельс Я. Сказания светлейшему герцогу Тосканскому… С. 296; Трана А. Дневник Андерса Траны: 1655–1656. С. 38.
вернуться
Рейтенфельс Я. Сказания светлейшему герцогу Тосканскому… С. 296.
вернуться
Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу. Т. 1. С. 96.
вернуться
Обыкновенная запряжка для царицы составляла 12 лошадей. Многолошадная упряжь более характерна для XVII в. Количество лошадей в упряжках со временем увеличивалось, что привело к их законодательному ограничению для царского окружения: «только бояре могут ездить на двух лошадях, а в праздники на четырех, во время же свадеб и сговоров на шести. Все прочие, не исключая и стольников, должны ездить летом непременно верхом, а зимой в санях на одной лошади» (1681). См.: Костомаров Н. И. Очерк домашней жизни… С. 120–121. Размеры царского поезда не ограничивались, и здесь встречались запряжки даже в 16 лошадей. См.: Олеарий А. Описание путешествия… С. 63.
вернуться
Аллегория принадлежит А. Майербергу, посланнику австрийского посольства от императора Леопольда I к Алексею Михайловичу в 1662 г. См.: Майерберг А. Путешествие в Московию… С. 172. Солнцеподобный облик августейшей супруги подчеркивался ее убранством. «Мы, истинно, удивлялись красоте царицыного наряда, — вспоминает греческий архиепископ Арсений Элассонский. — Мысль человеческая не в силах представить тех драгоценных уборов, которыми была украшена голова ей <…> Все были объяты „тихим испугом!“ при виде различных украшений и множества смарагдов бледноватого цвета; последние были так велики, круглы и блестящи, что вес и цену даже одного из них очень трудно определить», — так описывал архиепископ двенадцатиглавый венец царицы, унизанный крупным жемчугом и драгоценнейшими из самоцветов. — «На царице была длинная одежда, спускавшаяся до земли, с удивительным искусством сшитая из бархата, со множеством прекрасных узоров красиво унизанных драгоценным жемчугом, а посредине топазами и ярко-красными рубинами, — продолжает архиепископ, отмечая одежды, великолепные и по мастерству исполнения, и по художественному решению. — Все это мы видели собственными глазами и думаем, что если бы взять самую небольшую часть этих сокровищ, то она могла бы собою украсить десяток царей!» См.: Арсений Элассонский. Описание путешествия в Московию // Историческая библиотека. 1879. № 9. С. 67–68. Записки Арсения Элассонского относятся к 1588–1589 гг.
вернуться
Павел Алеппский. Путешествие антиохийского патриарха Макария в Москву… С. 34. Лошади царицы украшались наряднее прочих: «волчьими, лисьими, собольими хвостами, кольцами, цепочками и круглыми шариками, в виде львиной головки, и покрывались попонами из бархата или объяри, обложенными золотою и серебряною бахромою с кистями по углам», что также приводило свидетелей этого великолепия в изумление (Павел Алеппский путешествовал по России вместе со своим отцом, антиохийским патриархом Макарием, в 1654–1656 гг.). См.: Костомаров Н. И. Очерк домашней жизни… С. 121. Говоря о выездах царицы, вспоминают удивляющие чужестранцев соболиные, волчьи или лисьи хвосты, которыми были увешаны лошади. См.: Стрейс Я. Три путешествия. М., 1935. С. 168. Хвосты привешивались к упряжи санника, к шее и под дугой. См.: Викторов А. Е. Описание записных книг и бумаг… Вып. 1. С. 128; Викторов А. Е. Описание записных книг и бумаг… Вып. 2. С. 503; Дженкинсон А. Путешествие из Лондона в Москву 1557–1558 гг. С. 80; Олеарий А. Описание путешествия… С. 196.
вернуться
Шапиро Б. Л. Церемониал конного выезда в русской культуре XVI–XVII вв. по представлениям современников // Творческое наследие А. А. Зимина и современная российская историография. Доклады, статьи и воспоминания (VI Зиминские чтения). РГГУ, 7 апреля 2015 г. М., 2017. С. 333–348. «Когда патриарх длинным молебствием освятит воду и все будет уже совершено по обряду, то, прежде всего, подводят царские сани, запряженные шестью белыми лошадьми, на которые и ставят несколько сосудов с освященною водою, для употребления ее в будущем». См.: Рейтенфельс Я. Сказания светлейшему герцогу Тосканскому… С. 373.
вернуться
Олеарий А. Описание путешествия… С. 63.
вернуться
Немоевский С. Записки Станислава Немоевского. С. 201.
вернуться
Устрялов Н. Г. Сказания современников о Дмитрии Самозванце. Ч. 1. С. 72; Ч. 2. С. 45.