(6) Когда, говорит, по мне враги стрельнули и вдарила меня пуля прямо в лоб, я упал, как скошенный, и потерял сознательность (М. Шолохов, Поднятая целина, 2; пример из: [Земская 1959]).
(7) Барахло у ребятишек пооборвалось, рубашонки такие, что половой зрелости не достигают (И. Бабель, Конармия. Конкин).
1. Сильный комический заряд содержится в макаронической речи, где слова и формы своего языка смешиваются с чужими. Иноязычные слова воспринимаются «всем коллективом говорящих или его частью (...) как более престижные (по сравнению с исконными)» [Крысин 1996а: 147]. В. Вересаев отмечает в своих воспоминаниях, что, начитавшись «Мертвых душ», где Чичиков говорит: «это полезно даже в геморроидальном отношении», и восхищенный звучным и красивым словом, он при гостях на вопрос матери: «Витя, хочешь макарон?» ответил: «О да, пожалуйста! Это полезно деже в геморроидальном отношении». А. Крученых рассматривает как содержащие заумные слова след, отрывки из А. Сей-фуллиной: «и...Трудом и знанием побеждена стихия”. Любил Гришка эту надпись (...) Слово-то какое. Стихия. И не объяснишь, а как услышишь — богатырем охота стать. Стихия! (...) Лучше всего был Интернационал. Хорошее слово, непонятное. И на больших похоже. Это, брат, тебе не про елочку!» А. Крученых считает, что здесь «обычные слова взяты в заумном значении, заумистые» [Крученых 1922].
Л. П. Крысин отмечает, вместе с тем, двойственность в отношении говорящих к иноязычным словам — в чужой речи они нередко раздражают [Крысин 1996а: 147].
2. Иногда авторы подчеркивают, что иноязычные слова, даже, казалось бы, полностью освоенные, все-таки по многим параметрам существенно отличаются от слов родного языка, ср.:
(1) В Средней Азии (...) выпить ничего нет, но жратвы зато много: акыны, саксаул Так он так и питался почти полгода: акынами и саксаулом (Вен. Ерофеев, Москва — Петушки).
Аномальность фразы быстрее вскрывалась бы и ощущалась более резко, если бы фраза включала слова родного языка {„выпить ничего нет, но жратвы зато много: народные певцы, кустарник
3. Раздражение, вызываемое иногда иноязычными словами, сильнее всего проявляется в обыгрывании макаронической речи. Вышучивание злоупотребления иноязычными словами, естественно, требует (не только от автора, но и от читателей) владения иностранными языками. Неудивительно поэтому, что после октябрьского переворота, с общим падением культуры, этот прием создания комического используется всё реже и реже, и, в основном, в эмигрантской литературе. Приведем примеры макаронической речи в литературе XIX—XX вв.:
(2) Amour, exil—
Какая гиль! (А. Пушкин).
(3) Около него была целая плеяда седых волокит и esprits forts, всех этих Масальских, Санти и tutti quanti (А. Герцен, Былое и думы, ч. 1, V).
(4) И вот этих дез испанцев,
И карлист и кристинос,
Кучей, право, набралось!
А уж английских фамилий,
У которых столько филий,
И гарсонов, и парти,
Пропасть, господи прости!
(И. Мятлев, Сенсации и замечания г-жи Курдюковой).
(5) —Я даже, говорит— «пар сет оказиен» и стихи написал: вот,, «экутэ», пожалуйста (Н. Лесков, Жидовская кувырколлегия, 9).
(6) Если ты достиг возмужалости и кончил науки,, то recipe: ипат и приданого quantum satis (А. Чехов, Два романа, I).
(7) Этот Ескимосов парвеню и моее-жанр, свинья в ермолке и моветон, но папаше с дочкой манже и буар хочется, так что тут некогда рассуждать омо-ве-жанрах (А. Чехов, Тапер).
(8) В Туле шнапс-тринкен, легкое опьянение и шляфен. Спал, скрючившись в 3 погибели (А. Чехов—Чеховым, 7 апр. 1887).
(9) — В Самарской губернии голод»
— «Да, слышал я, слышал» как жаль!*
Какого прикажете супу puree a la reine, imperial?»
(В. Буренин, Menu).
(10) Зима! Пейзанин, экстазу я,
Ренувелирует шоссе,
И лошадь, снежность ренифлуя,
Ягуарный делает эссе (Г. Е., пар. на И. Северянина).
(11) Вланшит вуаль солютидитный
В обскуре моря голубом»
Что шершит он в стране лонгитной,