В наше время каламбур, бесспорно, любимый и самый распространенный, самый «демократический» вид языковой шутки. Судя по сборникам русского фольклора, каламбурное обыгрывание слов не было редкостью и в Древней Руси. В качестве иллюстрации приведем несколько пословиц из рукописного сборника русских пословиц XVII в., изданного П. Симони:
У Фили пили, да Филю же били.
Звал гостей,, а накупил костей.
Мыло немило, коли лицо сгнило.
То тебе не в чин,, потому что ты Немчин.
У сыра дума, у суха сука привязана сука.
Однако в русской художественной литературе до XVIII в. каламбуры редки. Даже у протопопа Аввакума, прекрасно владеющего приемами комического (например, иронией), их мало, и они, на наш взгляд, не слишком удачны, ср.: «Я и к обЬдне не пошелъ и обЬдать ко князю пришелъ»; «Книгу Кормьчт даль прикащику и онъ мн4 мужика кормщика даль» (примеры по: В. В. Виноградов. Символика Жития протопопа Аввакума).
В XVIII в. к каламбурам прибегали уже почти все писатели, но употребительность каламбуров была еще невелика—даже у таких признанных мастеров острого слова, как Фонвизин и Крылов (см. [Ходакова 1969]).
В России расцвет каламбура падает на XIX в., особенно на вторую его половину. Одни лишь анекдоты и каламбуры о носе столь многочисленны, что академик
В. В. Виноградов говорит о «пестром букете носологической литературы первой половины XIX в., где «мелькали перед глазами читателя носы отрезанные, запеченные, неожиданно исчезающие и вновь появляющиеся»; «...по разным жанрам блуждают “носологические” мотивы, утопая в каламбурах» [Виноградов 1976: 10—18]. Часть каламбуров и анекдотов о носе внесены в живописный альманах «Картины света» на 1836 г. «Как ни неприятно быть иногда с носом, но все-таки сноснее, нежели быть совсем без носа»,—читаем мы здесь. В. В. Виноградов обращает внимание на то, что одна из ранних (1822—23 гг.) «пакостей» А С. Пушкина примыкает сюда:
Лечись—иль быть тебе Панглоссом,
Ты жертва вредной красоты —
И то-то, братец, будешь с носом,
Когда без носа будешь ты.
Казалось бы, после бурного расцвета носология должна была пережить период упадка. Ничего подобного! Вешают нос, водят за нос, оставляют с носом на протяжении всего XIX в. И даже в XX веке такой замечательный юморист, как Аркадий Аверченко, отдает дань носологии. Вот несколько примеров из его повестей:
—Не такой она человек, чтобы водить за руку. Она за нос водит («Шутка Мецената»).
—Я, господа, поднимаю этот стакан за людей, которые не вешают носа!
— За что ж его вешать? (...) Это было бы жестоко. Мой нос, во всяком случае, этого не заслуживает (Подходцев и двое других, I, III).
Разумеется, история русского каламбура к носологии не сводится, для нее характерно тематическое богатство и разнообразие. Признанный король каламбура Д. Минаев, как известно, «даже к финским скалам бурым обращался с каламбуром» (кстати, каламбурные возможности словосочетания с каламбуром этим далеко не исчерпываются: уже в XIX в. здесь был обнаружен малоэстетичный «сдвиг» скалом бурым).
Важное место каламбур занимает в творчестве А Пушкина, Н. Лескова, В. Буренина, М. Салтыкова-Щедрина, поэтов «Искры», А Чехова.
XX век—«серебряный век русской литературы» — выводит целую плеяду талантливых юмористов. Достаточно указать А Аверченко, Тэффи, О. Оршера (О. Л. Д’Ор), О. Дымова и других юмористов, группирующихся вокруг журналов «Сатирикон» и «Новый Сатирикон», в которых каламбур — частый и желанный гость (а точнее — веселый хозяин).
После октябрьского переворота, в эпоху «героических свершений» каламбур оказывается не удел. В интересном исследовании советского каламбура А. А Щербина отмечает, что некоторые советские литературоведы (напр., В. Фролов) относились к каламбуру пренебрежительно, склонны были отождествлять каламбур с «пустым зубоскальством», «комикованием», «мелким острословием» [Фролов 1952]. Однако этот вид языковой шутки не жалуют и некоторые исследователи, не зараженные социалистической идеологией,— за его доступность, за «примитивность» его техники. 3. Фрейд считает каламбур самой многочисленной и «самой дешевой» группой острот [Фрейд 1925: 59]. В книге Ю. Карабчиевского «Воскресение Маяковского» (ее правильнее было бы назвать «Погребение Маяковского») достается не только Маяковскому, но и каламбуру: «каламбурное остроумие в самом своем принципе механистично и потому, как правило, неглубоко и не живет долее текущего момента» (с. 83). Чарлз Лэм писал: «Каламбур — это пистолет, из которого выстрелили у самого вашего уха; слуха вы лишитесь — но не разума» (впрочем, он же отмечал: Каламбур-—материя благородная. Чем он хуже сонета?—Лучше (Суета сует)).