Еще пример — частушка из к / ф «Свинарка и пастух»:
Очень, девки, не гордитесь,
Три копейки вам цена!
-Только, девки, не сердитесь:
Это я пропел шутя!
1. Не всякая шутка, словесно выраженная, является языковой. Вслед за Лип-псом и другими исследователями мы выделяем среди словесных шуток предметные шуткии языковые шутки.Исследователи пытались выработать критерии для разделения этих двух типов. Д Баталер [Buttler 1968], исследующая польскую языковую шутку, указывает, что в языковой шутке языковая форма ненарушима, не допускает синонимических замен, не поддается передаче элементами чужого языка. Существенное различие между этими видами шутки проиллюстрируем двумя примерами.
Вот классический образец предметной шутки, приводимый разными авторами (Й. Фолькельт—на немецком языке, Д. Баттлер — на польском). Мы переводим ее на русский. Профессор, видя, как жена замахивается на него книгой, кричит: «.Ради Бога, Гертруда, не этой! Эта из университетской библиотеки. л> В этой шутке важен комизм ситуации, характеров, поэтому она может быть изложена другими словами («эта книга принадлежит университетской библиотеке», «эту книгу я взял в библиотеке» и т. п.) и легко переводима с одного языка на другой,— так же как слова о гоголевском заседателе, от которого всегда пахнет водкой: «он говорит, что в детстве мамка его ушибла, и с тех пор от него отдает немного водкою».
2. А вот пример чисто языковой шутки:
Первомайские лозунги.
для тр анспортнико в: Дадим каждому пассажиру по мягкому месту!
для связисто в. За связь без брака!
Эта шутка имеет чисто языковой механизм, использует многозначность конкретных русских слов и словосочетаний:
мягкое место—1) место в транспорте, оборудованное мягкой мебелью,
2) часть тела;
связь— 1) средство для передачи информации, 2) близость (в частости половая);
брак —1) недоброкачественность, 2) супружество.
Естественно, что эта шутка, в отличие от шутки о профессоре, непереводима на другие языки и не допускает замены слов, составляющих костяк шутки, на другие, пусть близкие по значению, русские слова. В этом легко убедиться, производя соответствующие замены: Дадим каждому пассажиру по удобному месту!', За связь без повреждений!Комический эффект полностью утрачен 1 .
В. Пропп утверждал, что «язык комичен не сам по себе, а потому, что он отражает некоторые черты духовной жизни говорящего, несовершенство его мышления» (Пропп 1997:149]. С этим замечанием нельзя согласиться: языковая шутка — это шутка и над языком(а иногда — исключительно над языком).
3. Впрочем, отграничение чисто языковых шуток от шуток предметных не так определенно, как нам этого хотелось бы,—поскольку не слишком надежны сами критерии этого отграничения, в том числе и основной из них — непереводимость на другие языки. Э. М. Береговская отмечает, что многие явления аффективного синтаксиса, например такие фигуры, как хиазм и зевгма, представляют собой универсалии, свойственны всем или почти всем литературно развитым языкам и, естественно, идеально переводимы [Береговская 1984:11—14 и др.]. Легко также переводятся на другие языки шутки, использующие средства прагматики, которая, как известно, характеризуется неконвенциональностью. Вот один показательный пример. Интересная работа Е. В. Падучевой [19826] исследует обыгрывание норм ведения диалога в сказках Льюиса Кэрролла. При этом оказалось возможным анализировать русский переводсказок, сделанный Н. М. Демуро-вой, поскольку оказались переводимыми с английского на русский многие случаи языковой игры, даже некоторые каламбуры. Что касается близкородственных языков, то здесь возможности «обмениваться шутками» еще шире. Так, мы убедились, что многие случаи языковой игры, приводимые в уже упомянутой нами обстоятельной работе Д. Баттлер [Buttler 1968], сохраняют комический эффект при переводе с польского языка на русский (даже шутки, использующие арсенал низших уровней языка — морфологию, словообразование). Несколько примеров:
безпортковец, недотруп, журналглист, Министерство халтуры[вм. культуры}-, Хорошая парочка—он кретиноват, она мегеровата\ У меня есть слепой брат, номы редко видимся, Накрывая любимую женщину с другим типом— делаешь глупость: пусть сами накрываются, если хотят.
Интересно также отметить, что даже так называемая непереводимая игра слов может быть передана средствами другого языка (с метаязыковыми пояснениями) и комический эффект при этом частично сохраняется. Один пример подобного переложения — из сборника «Физики продолжают шутить»: Томсон (лорд Кельвин) однажды вынужден был отменить свою лекцию и написал на доске: «Professor Tomson will not meet his classestoday» (Профессор Томсон не сможет встретиться сегодня со своими учениками). Студенты решили подшутить над профессором и стерли букву «с» в слове classes. На следующий день, увидев надпись, Томсон не растерялся, а, стерев еще одну букву в том же слове, ушел (classes — классы, lasses—любовницы, asses — ослы).
В данной работе мы, естественно, будем говорить только о языковых (но не о предметных) шутках, причем в одном строго определенном аспекте: языковая шутка интересует нас как вид лингвистического эксперимента.
1. Известно, что в XX в. в различных областях науки и искусства (в математике, биологии, философии, филологии, живописи, архитектуре и т. д.) многие ценные идеи и начинания российских ученых и деятелей культуры заглохли в душной атмосфере советского тоталитаризма, но получили признание и развитие на Западе и через десятилетия снова возвращаются в Россию. Это в значительной степени относится и к методу лингвистического эксперимента, громадную роль которого настойчиво подчеркивали в 20-х годах А. М. Пешковский и особенно Л. В. Щерба. «Сделав какое-либо предположение о смысле того или иного слова, той или иной формы, о том или ином правиле словообразования или формообразования и т. п., следует пробовать, можно ли сказать ряд разнообразных фраз (который можно бесконечно множить), применяя это правило (...) В возможности применения эксперимента и кроется громадное преимущество — с теоретической точки зрения — изучения живых языков» [Щерба 1974:32].
На словах необходимость экспериментирования в синхронических исследованиях признаётся, по-видимому, всеми российскими лингвистами, на деле, однако, возможности этого метода до сих пор используются недостаточно. Зарубежные исследования по грамматике, семантике, прагматике — это, как правило, се-
рия экспериментов над несколькими, тщательно подобранными примерами и интерпретация полученных результатов. В России работа по современному языку в рассматриваемом отношении мало отличаются от работ по истории языка: и в тех и в других приводятся большие списки примеров из обследованных текстов и сама величина списка расценивается как доказательство правильности развиваемого положения. При этом: игнорируется то обстоятельство, что в реальных текстах анализируемое явление нередко искажено воздействием добавочных факторов. Мы забываем предостережение А. М. Пешковского, который отмечал, что было бы ошибкой видеть, например, в союзе ивыразителя распространительных, причинно-следственных, условно-следственных, противительных и т. п. отношений; это означало бы, что «в значение союза просто сваливается все, что можно извлечь из вещественного содержания соединяемых им предложений» [Пепшовский 1956:142], Исследователь языка попадает при этом в положение химика, который для химического анализа какого-то металла брал бы куски его руды разного минерального состава ^приписывал наблюдаемыеразлит чия самому металлу. Очевидно, химик возьмет для! своего опыта чистый металл, лишенный примесей. Мы также должны оперировать тщательно подобранными* примерами, по возможности исключающими:воздействие добавочных факторов^, и экспериментировать с этими примерами (например, заменять слово его сино^-нимом, изменять тип речевого акта, расширять фразу за счет диагностирующего контекста и т. п.).
2. Сказанное выше отнюдь не означает, что автор—противник сбора текстового материала. В исследованиях по диахронии, по стилистике и т.д. он необходим. Да и при изучении современного языка примеры из текста— это полезная отправная точка и ценный иллюстративный материал. Однако сбор текстового материала не должен стать самоцелью. Это не лишенное приятности занятие дает не так уж много: по Маяковскому, «в грамм добыча, в год труды». При изучении живого языка упор должен быть сделан на лингвистическом экспериментировании. Мы сэкономим время и добьемся лучших результатов. Об этом хорошо сказал Ю. Д. Апресян: «Можно десятилетиями собирать факты и ни разу не заметить семантического секрета слова, который оно мгновенно отдает в условиях острого эксперимента» [Апресян 1971:34].
1
Метод эксперимента для «разрушения» каламбура успешно применял А А Щербина, подставляя созвучные слова или синонимы и убеждаясь, что «малейшее нарушение ею (каламбура.—