Он вдруг резко встал с табурета, тронул рукой пуговицу на рубашке, будто хотел ее расстегнуть, покачнулся, медленно сел и, судорожно выкинув вперед руку с пистолетом, выстрелил в меня. Пуля угодила в жестяной плафон, я увидел, как он закачался под потолком и, не дожидаясь второго выстрела, мешком повалился на пол.
Картавый, словно мое искаженное отражение, рухнул с табурета, сильно ударившись головой о бетонный пол, попытался приподняться на слабеющих руках, но пол, словно магнит булавку, притянул его к себе.
Что у него агония, я понял слишком поздно, кинулся к нему, приподнял его голову, положил себе на колено.
– Говори! – крикнул я. – Что ты хотел сообщить мне с радостью?! Говори!!
Он еще хватал губами воздух, но его живой глаз уже закатывался под веко, а на лице проступала страшная бледность. Он еще раз дернулся, его пальцы смяли мою майку на груди, и он затих. Я встал, и картавый, съехав с моих колен, прилип щекой к полу, глядя на меня стеклянным глазом.
Я поднял пистолет, сунул его за пояс, обошел труп, стараясь не смотреть на стеклянный глаз, и быстро пошел к двери. Мой рюкзак лежал под столом, я вытащил его оттуда, даже не проверив содержимое, оттянул засов и медленно приоткрыл дверь.
Было уже совершенно темно, и я ничего не видел, кроме звезд на небе, призрачного абриса виллы, освещенной прожекторами, да черных силуэтов карликовых пальм на ее фоне.
Не знаю, зачем я оглянулся. Картавый смотрел на меня стеклянным глазом, и мне показалось, что он даже подмигнул мне.
Я прикрыл дверь, подошел к трупу и сделал то, о чем впоследствии вспоминал с содроганием: выковырял этот поганый глаз пальцем, а когда стеклянный шарик покатился по полу, поймал его и сунул в карман брюк.
Силы мои были на исходе, и я едва дотащил тело до ямы. Вдобавок, перетаскивая его через бордюр, чуть было не упал вниз вместе с трупом. В моей жизни не было более омерзительного занятия.
Тело шумно упало в воду, вызвав оживление тварей, сидевших в яме. Чувствуя, что меня неудержимо тошнит, я побежал к выходу, и только на свежем воздухе пришел в себя. Неужели это конец? – думал я. Неужели я никогда больше не увижу его? Неужели?..
Глава 25
Не знаю, что со мной случилось. Очутившись в джунглях, наполненных ревом хищников и шипением змей, я почувствовал себя в родной стихии. Упал в заросли, на влажную землю, и долго лежал так, прислушиваясь к звукам, которые сопровождали торжество закона природы.
Мне не хотелось жить. Меня не покидало чувство, будто я сотворил величайшее преступление на земле, с головы до ног вымазался в дерьме, что я кого-то предал, унизил, совершил подлость. Мысли мои путались, я не мог сосредоточиться и осмыслить все то, что было и что мне еще предстоит пережить. Все мои недавние помыслы и стремления восстановить справедливость сейчас казались настолько глупыми, что я даже застонал от стыда. Ничтожество, я действительно ничтожество, картавый блестяще доказал и внушил мне эту мысль. Чего я хочу добиться? Убедить стаю волков, выслеживающих добычу, что они поступают жестоко, дико, преступно? Я же сам превратился в волка! В волка-одиночку, жизнь которого стала одной долгой и опасной охотой; выследив и уничтожив одну жертву, я принимаюсь за другую, а потом за третью… Так в чем смысл моих потуг и телодвижений?
Я провалялся в своем логове до рассвета, так и не сомкнув глаз. С первым лучом солнца сельва наполнилась оглушающим криком птиц и обезьян, и все стало на свои места. Слишком далеко я зашел. Сворачивать с пути, когда цель совсем рядом, – еще большее безумство, чем охота, длившаяся без малого год.
Сделав большой крюк, я обошел виллу вместе с плантациями на безопасном расстоянии и, не упуская из виду грунтовую дорогу, пошел вдоль нее. Я вспомнил про мачете, оставленное вместе с примусом и палаткой на подходе к вилле, но возвращаться было уже поздно, и мне пришлось проделывать проход сквозь заросли руками. Треск стоял такой, что меня, наверное, слышал старый Августино. В итоге я исцарапал руки до крови и в нескольких местах порвал майку и со стороны, должно быть, являл собой печальное зрелище.
Прошло не меньше трех часов, пока я увидел сквозь деревья аккуратный двухэтажный особнячок, который по внешнему виду был ничуть не хуже, чем вилла главного мафиози Приамазонии. Остроугольная крыша, опускающаяся едва ли не до земли, широкие, на полстены, окна, балкончики, утопающие в зелени. Райский уголок! Правее дома, метрах в ста от него, зеленела лужайка с коротко постриженной травой, на краю которой на вялом ветру развевался полосатый чулок, – вертолетная площадка.