– Я влюблён! – повторил поручик и продолжал, воодушевляясь всё больше: – С первой нашей встречи вы завладели всем моим существом. Лишённый сна, ни о ком больше не мог я думать, понимая, что нет и не может быть меж нами ничего, кроме бездонной пропасти. Кто вы – и кто я?! Безусый мальчик, бедный дворянин… Скоро вы уехали, и я слёг в безысходной тоске. Но время – лучший лекарь, и за давностию лет мне казалось, что любовные томления в прошлом… Наивный, как же я ошибался! С вашим возвращением тотчас вернулись и прежние чувства… Нет, не прежние – стократ сильнее прежних! С тех пор я прихожу тайком к этому дому, чтобы завидовать каждой ступеньке, которая имеет счастие прикасаться к вашим ногам. Я без колебаний отдал бы все сокровища мира за единый благосклонный взгляд. Я был бы раб вашей священной воли, предупреждал бы всякую вашу прихоть и старался превратить вашу жизнь в одно беспрерывное волшебство. Увы, судьба судила мне иное. Ведь я всё тот же бедный дворянин и могу лишь любоваться вами издали. – Дубровский перевёл дух и закончил: – Простите мою дерзость, я не должен был являться сюда и смущать ваш покой своим признанием. Я больше никогда не потревожу вас. Благодарю, что выслушали, и смиренно прошу позволить мне уйти… госпожа баронесса…
Он замолчал на полуслове и сглотнул, потому что Жюльетта поднялась от столика. Прозрачный пеньюар не скрывал, а лишь выгодно подчёркивал изгибы её роскошного тела. Поручик старательно отводил взгляд от этого совершенства, но смотреть совсем в сторону было бы невежливо, в глаза – невозможно, и он сосредоточился на родинке над её верхней губой.
– Уйти? – Томный глубокий голос баронессы был столь же обворожителен, как она сама. – Зачем же вы приходили?
– Увидеть вас… признаться… – пролепетал Дубровский и снова сглотнул: Жюльетта медленно подплыла к нему, остановившись в одном шаге.
От искусительницы веяло духами с горьковатым ароматом осенних цветов после дождя, и поручик затрепетал. Баронесса чуть заметно улыбнулась ночному гостю.
– Вы врёте, – сказала она.
Дубровский хотел возразить, но Жюльетта приложила пальчик к его губам.
– Тш-ш-ш… Судя по вашей пылкой речи, вы читаете недурные книги, а потому, без сомнения, знаете, как следует вести себя в подобных случаях. Но где же цветы? Где какая-нибудь безделушка в подарок на память вечную? Вы не пали на колено и не с того начали, а заканчиваете и вовсе скверно…
Так сытая кошка забавляется с беспомощным птенцом в уверенности, что ему не вырваться из её когтей. О любовных признаниях Жюльетта фон Крюденер знала не понаслышке и к тридцати семи годам успела выслушать их без счёта. Она была ниже ростом, стояла почти вплотную, и теперь Дубровскому приходилось смотреть ей прямо в глаза. Баронесса чувствовала, как пересохли его губы, а тонкие золотистые усики оказались колкими на ощупь. Смущение молоденького гвардейца выглядело таким трогательным – и таким соблазнительным…
– Вы врёте, но до того мило, что я хочу вам верить, мальчик мой, – мурлыкала она с коварною улыбкой. – Вы любовались мною издали, вы мечтали обо мне, вы завидовали ступенькам… Что же теперь? Вы в самом деле готовы уйти, когда я совсем рядом и целиком в вашей власти?
Отняв пальцы от губ Дубровского, Жюльетта положила руку ему на грудь, чувствуя бешеный стук под мундиром.
– Баронесса… – вмиг осипшим голосом сказал поручик.
– Лили, – шепнула она. – Самым близким я позволяю звать меня Лили.
– Лили, – покорно повторил Дубровский и притянул её к себе.
Глава IX
Отставной капитан Копейкин исполнил обещание, данное верстовому столбу на выезде из Петербурга. Генералом велено было самому искать средства – он их нашёл, и о способе, которым Копейкин теперь добывал себе пропитание, Троекуров узнал довольно скоро.
Степенного хитроглазого усача Тараса Алексеевича Петрищева уездное дворянство избрало капитан-исправником. Городских дел он не касался – то была компетенция городничего, – но забот ему хватало и так. Петрищев следил за спокойствием в уезде, ведал нижним земским судом и сбором налогов с крестьян, проводил предварительные расследования, надзирал за торговлей и пожарными предосторожностями, следил за состоянием дорог и мостов, а как началась эпидемия холеры – боролся ещё и с нею. По крайней мере, во всём этом исправник уверял Кирилу Петровича, в гости к которому повадился ездить заодно с помещиками, и сетовал – дескать, никакого продыху нет. Раненбургский уезд немаленький, без малого три тысячи квадратных вёрст…