Русско-ливонская война 1501–1503 гг.
Совместный поход ливонского и литовского войска против русских, запроектированный в соответствии с литовско-ливонским союзным договором, был назначен на 25 июля 1501 г.[774] Но в связи со смертью польского короля Яна-Альбрехта 17 мая и намерением великого князя Литовского Александра выставить свою кандидатуру на польский престол поход был перенесен на 28 августа[775].
Прелюдией к началу военных действий явился, как это часто имело место в практике русско-ливонских отношений, арест русских купцов. Летом 1501 г. в Дерпте было арестовано 150 русских купцов и захвачено 25 учанов с товарами. Псковичи трижды посылали послов в Дерпт с просьбой отпустить купцов. Дерптские власти отвечали, что купцы арестованы из-за кражи, совершенной русскими в церкви Петра и Павла в Дерпте, и потребовали возврата украденного[776]. Но ясно, что ссылка на кражу, если она и имела место, была в устах дерптских властей лишь отговоркой: истинная причина необычайных по своим масштабам репрессий против псковских купцов заключалась в решении Ливонии начать войну против России.
Псковичи правильно поняли смысл происходящих событий и отправили к великому князю Московскому гонцов с просьбою о помощи. Положение было настолько серьезным, что Иван III не медлил с удовлетворением просьбы псковичей. 1 августа в Псков прибыли воеводы князь В. В. Шуйский и князь Д. Пенко с ратными силами. Однако даже в этот критический момент, когда война с Ливонией в силу политики Плеттенберга стала неминуемой, Иван III, принимая меры к отражению готовящегося нападения противника, сделал все возможное, чтобы избежать начала военных действий: воеводы прибыли с указанием не выступать против «Немецкой земли» без государева повеления. Три недели войска простояли в Пскове в бездействии. И только когда к великому князю прибыл четвертый псковский гонец с известием, что «Нѣмцы жгоут и грабят и головы сѣкутъ и живых ведут в свою землю», Иван III велел своим воеводам идти на Ливонию[777].
Первый стяг с воеводами выступил из Пскова 22 августа, другие стяги — на второй день; вместе с московскими воеводами и их ратными людьми выступил псковский князь Иван Иванович Суздальский (Горбатый) с псковскими посадниками и псковичами. Русские войска направились к ливонской границе[778]. Около 26–27 августа русско-ливонскую границу перешли войска Плеттенберга, которые у Острова 29 августа должны были соединиться с литовскими войсками под командованием полоцкого наместника[779]. Но 27 августа в 10 верстах от Изборска на р. Серице ливонское войско столкнулось с выступившими навстречу русскими силами, и здесь произошло сражение.
Сражение закончилось поражением русских войск. Согласно псковской летописи, поражение явилось следствием успешных действий вражеской артиллерии: «Напустиша боуртальника немецкий вѣтръ на псковскоую силу и на московскую силоу, и пыль ис пушек и ис пищалей». Под ударами артиллерии первыми дрогнули и оставили поле боя псковичи, затем московские ратники[780]. Автор «Schonne hysthorie» также отмечает роль ливонской артиллерии в этом сражении.
Но, помимо превосходства ливонской артиллерии, на исход сражения оказало влияние и численное превосходство орденского войска. По сведениям «Schonne hysthorie», силы Плеттенберга исчислялись в 4 тыс. всадников, 2 тыс. пеших кнехтов, а всего вместе с обозом, артиллерией и крестьянами составляли 80 тыс. человек; последняя цифра — 80 тыс. человек — названа и в заметках Пауля Ватта, советника великого магистра. Численность же русских, по данным «Schonne hysthorie», составляла 30–40 тыс. человек. На данных «Schonne hysthorie» основан рассказ о битве на Серице «Хроники» Руссова. Плеттенберг «выступил в поход в Россию с 4000 всадников, порядочным количеством ландскнехтов и крестьян и с несколькими полевыми орудиями и вскоре встретился с 40 000 русских, из которых он много убил и других обратил в бегство, и гнался за ними около трех миль, и отнял у них весь их обоз, а из своих людей понес не особенный урон»[781]. По сведениям немецких источников получается, что ливонские силы в битве на р. Серице вдвое превосходили силы русских. Но К. В. Базилевич считает, что фигурирующее в немецких источниках число (40 тыс.) русских является преувеличенным. Во всяком случае в битве на Серице со стороны великого князя участвовал отряд не более 5–6 тыс. человек[782].
774
Инструкция литовскому посольству в Ливонию от конца мая 1501 г. и письмо рижского архиепископа великому магистру от 1 июля 1501 г.: LUB2, Bd. II, № 117, 135.
775
Письмо Плеттенберга великому магистру от 13 июля 1501 г. и ответ Александра ливонскому посольству от середины июля: LUB2, Bd. II, 140, 144.
776
ПІЛ, с. 84–85. — В московских летописях читается лишь краткое сообщение об аресте псковских купцов в Дерпте (ПСРЛ, т. VI, с. 46, 243; т. XX, ч. 1, с. 372; т. XXVIII, с. 334; т. VIII, с. 240; т. XII, с. 253).
777
Об очень осторожном отношении великокняжеского правительства к началу военных действий свидетельствует и текст Разрядной книги под 1501 (7009) г.: «Да в той же речи (от 14 мая, —
779
Поручения послу ливонского магистра к великому князю Литовскому около 20 сентября 1501 г.: LUB2, Bd. II, № 177.
780
ПІЛ, с. 85–86. — Составитель одного из списков Никоновской летописи поражение русских войск объясняет тем, что враги напали на них врасплох: «Не поспели воеводы великого князя въоружитися» (ПСРЛ, т. XII, с. 254); в других московских летописях о битве на Серице вообще не говорится.
781
Schonne hysthorie, S. 145, Bg. 38b–39b und S. 231; LUB2, Bd. II, № 191; Руссов, c. 298.
782
К. В. Базилевич на основе расходов псковичей на содержание великокняжеских войск (100 зобниц овса, 100 стогов сена и 25 руб. на хлебы и калачи в день) подсчитал, что их численность должна была достигать 5 тыс. человек, если считать, что содержание одного воина обходилось в 1 деньгу (