Ст. 20 содержит гарантию «чистого пути» для послов новгородских наместников в ганзейские города и послов ганзейских городов в Новгород, которые во время действия договора должны «ѣздити… говорити о всяких делехъ о купетцкихъ о обидныхъ». Подобного рода посольства, но одной стороны — ганзейские в Новгород, — упоминаются в новгородско-ганзейских договорах 1450, 1466 и 1487 гг.[1127] Статья о посольствах обеих сторон впервые встречается в русском проекте договора с Ганзой 1510 г.,[1128] оттуда, вероятно, она была перенесена в договор 1514 г. Появление этой статьи свидетельствует об учащении поездок русских послов- за границу по купеческим делам, что несомненно было связано с развитием русской внешней торговли, в частности с развитием заграничной торговли русского купечества. Посольства по купеческим делам имели целью совместный разбор обеими сторонами «купетцких обидных дел» (очевидно, таких, которые не могли быть решены обычными судебными инстанциями, например, дел об ограблении купцов пиратами), чтобы предотвратить возникновение серьезных конфликтов.
Ст. 21 предоставляет гарантии посольской неприкосновенности ганзейским послам, посланным 70 городами «о какихъ дѣлехъ… бити челомъ къ великому государю Васи лью. Эта статья — первое в русско-ганзейских договорах упоминание ганзейских посольств непосредственно к великому князю — представляет собою уступку Ганзе. Дело в том, что после присоединения Новгорода к Москве великокняжеское правительство по отношению к Ливонии и Ганзе придерживалось принципа, что сношения с ними должны осуществляться по-прежнему через новгородских наместников. Настаивая на соблюдении этого принципа, великокняжеское правительство руководствовалось, вероятно, как традицией, так и реальным положением дел: вопросы торговые и порубежные, составлявшие содержание дипломатических сношений с Ливонией и Ганзой, касались не столько всей России, сколько одной Новгородской земли. Немецкая сторона воспринимала этот порядок как дискриминацию и не раз предпринимала попытки добиться установления посольских сношений непосредственно с великим князем[1129]. По договору 1514 г. Ганза это право получила.
Новой для формуляра не только русско-ганзейских, но и вообще международных договоров России вплоть до XVI в. является ст. 22: «Такъже поѣдутъ великого государя Василиа… послы х которымъ государемъ его братье, и къ инымъ государемъ, или х кому ни буди; или къ великому государю къ Василию… от его брати, иныхъ государей, или отъ кого ни буди поѣдутъ послы; и тем обоим посломъ на Любокъ, и на Ригу, и на Юрьевъ, и на Колывань, и на всю семдесятъ городовъ, водою и землею, путь чистъ, безъ всякие зацѣпки; и беречи ихъ безъ всякие хитрости, чтобы надъ ними ни которое лихо не учинилось, по сей перемирной грамотѣ, и по крестному целованью». Такая статья, гарантирующая «чистый путь» и «бережение» всем русским послам в иностранные государства и всем иностранным послам в Россию, в начале XVI в. встречается и в договорах с Польшей и Тевтонским орденом — государствами, через которые, как и через ганзейские города, проходили посольские пути в Россию из Западной Европы[1130]. Появление ее — показатель широкого развития дипломатических сношений между Россией и Западной Европой на рубеже XV и XVI вв.
Особого внимания заслуживает ст. 23 договора. Она необычна для русско-ганзейских договоров, необычна не только потому, что не встречалась раньше, но прежде всего потому, что содержание ее не соответствует содержанию предшествующих русско-ганзейских договоров, торговых по своему характеру. Статья включает политические обязательства Ганзы по отношению к России: «А что великого государя Василиа… недругъ Жыкгимонтъ, король полской; и нам бергоместеромъ, и ратманомъ, и купцомъ, и купетцкимъ дѣтемъ и всѣмъ семидесятъ городомъ къ Жыкгиманту королю, ни къ подвластнымъ его городомъ никакъ не приставати, ни помочи намъ имъ не давати, по семъ перемирнымъ грамотамъ и по крестному целованыо»[1131].
Включение этой статьи в новгородско-ганзейский договор 1514 г. означало (завершение реализации одной из целей, которую русское правительство поставило в своей политике по отношению к Ливонии и Ганзе в начале XVI в., — отказа их от союза с Польшей-Литвой и сохранения нейтралитета в случае вражды между Россией и Польшей-Литвой. Как мы уже отмечали, впервые требование о таком обязательстве было предъявлено русским правительством Ливонии в 1505 г. В 1509 г. это обязательство было включено в русско-ливонские договоры. В 1510 г. русское правительство сделало попытку распространить его в расширенной форме и на Ганзу: в русский проект договора с Ганзой была внесена статья об обязательстве Ганзы не оказывать помощи против России в случае военных действий не только Польше и Литве, но и Швеции, и даже ливонскому магистру.
1127
ГВНП, с. 125–126, 128–129; Новгородский исторический сборник, № 10, с. 226; HR3, Bd. II, S. 119.
1129
С этой просьбой, в частности, Орден обращался к Ивану III в 1491–1492 гг. через имперского посла Георга фон Турна (ПДСДР, т. I, с. 9–10).
1130
В договоре с Польшей (1503 г.) статья сформулирована в виде двустороннего обязательства договаривающихся государств, в договоре с Тевтонским орденом (1517 г.), как и в нашем договоре с Ганзой, в виде одностороннего обязательства Ордена и Ганзы пр отношению к России (СГГД, ч. V, с. 26, 73, 77–78).