Ревель играл большую роль в европейской торговле России. Он являлся одним из портов, в котором, согласно ганзейским правилам, должна была происходить перегрузка товаров, предназначавшихся для провоза дальше, в Россию; сюда привозили свои товары и купцы-неганзейцы. Все это привлекало в Ревель русских купцов, преимущественно из Новгорода, и в XV в. Ревель наряду с Дерптом и Нарвой стал важным центром русской торговли в Ливонии. Но если интересы русской торговли в Дерите обеспечивались псковско-дерптскими договорами 1463, 1474 и 1481 гг., если вопросы торговли русских в Нарве занимали большое место в новгородско-ливонском договоре 1481 г., то интересы русских купцов в Ревеле в русско-ливонских договорах отражения еще не нашли. Отсюда стремление великого князя включить в проектировавшийся договор статьи, о которых идет речь.
Чтобы покончить с неопределенностью, царившей в русско-ливонских отношениях, и заставить великого князя заключить договор на условиях, отвечавших интересам Ордена, последний решил прибегнуть вновь к авторитету императора, используя для этого посла императора Георга фон Турна, находившегося в Москве зимою 1491/92 г. Из переговоров Георга фон Турна с дьяком великого князя Федором Курицыным можно установить конкретные пожелания Ордена в отношении предполагавшегося договора: 1) вести переговоры не с наместниками великого князя в Новгороде, а непосредственно с великокняжескими послами; 2) не включать в договор формулы о «челобитье»; 3) не включать статьи об обязательстве магистра оказывать русским послам и купцам защиту на море, так как магистру «на морѣ воли нѣтъ»; 4) не включать статей о русских «цервах и палатах» в Дерите и Ревеле, потому что «магистръ… в тѣхъ городѣхъ не воленъ»[620]. Таким образом, при посредстве посольства императора Орден пытался добиться не только отклонения вновь проектируемых статей (о «церквах и палатах» в Ревеле и о защите русских купцов и послов на море), но и исключения некоторых формул и статей (о челобитье, о заключении договора в Новгороде с великокняжескими наместниками), имевшихся уже в договоре 1481 г. Эти формулы и статьи ливонские власти рассматривали как уничижающие престиж Ливонии и стремились их упразднить. Однако попытка их успеха не имела: не вступая в обсуждение условий договора, Федор Курицын передал от имени великого князя, что если магистр, архиепископ и епископы желают заключить договор, то они должны бить челом наместникам великого князя в Новгороде и прислать туда для переговоров своих послов[621].
Посольство фон Турна было использовано ливонским магистром не только с целью добиться включения в русско-ливонский договор желательных для Ордена условий. Георг фон Турн прибыл в Москву с более широкими планами, касающимися Тевтонского ордена. Посол от имени римского короля Максимилиана просил великого князя взять «въ свое соблюденье» прусского и ливонского магистров, а также города Восточного Поморья (Данциг и Торн)[622]. Чтобы смысл этой просьбы стал ясным, напомним, что по Торуньскому миру 1466 г. названные города отошли к Польше, а великий магистр Тевтонского ордена стал вассалом польского короля. Поэтому просьба к великому князю о принятии «в соблюденье» Ордена и городов Восточного Поморья означала попытку разрушить руками Москвы здание Торуньского мира, ущемлявшего интересы не только Ордена, но и Империи[623]. Ответ великого князя гласил: «…и коли къ намъ пришлютъ прусский магистръ и ливонский магистръ своихъ людей о томъ бити челомъ, и мы, посмотря по ихъ челобитью, своего для брата Максимиана короля, хотимъ их жаловати, принята ихъ в свое соблюденье, и хотимъ за нихъ стояти и грамоту свою на то имъ дадимъ, какъ будетъ пригоже»[624]. Ответ Ивана III был уклончивым: не отказывая прямо Максимилиану, великий князь решение вопроса отложил на будущее. По существу это означало отклонение попытки Габсбургов использовать в интересах Ордена и Империи силы Москвы.
Сведений о дальнейшем течении русско-ливонских переговоров источники не сохранили. Переговоры завершились подписанием договора, срок действия которого начинался 13 марта 1493 г. Договор 1493 г., как и предыдущий договор 1481 г., состоял из трех особых договоров: новгородско-ливонского, псковско-ливонского и псковско-дерптского.
Г. Козак, имевший в своих руках снятую Г. Гильдебрандом копию псковско-ливонского договора 1493 г., отмечает, что этот договор повторял условия псковско-ливонского договора 1481 г.,[625] восходившего в свою очередь к «Данильеву миру» 1474 г.[626] Содержание псковско-дерптского договора 1493 г. неизвестно, так как текст в руках у исследователей не был. Но указание на существование в конце XV — первые годы XVI в. особого псковско-дерптского договора есть в ряде ливонских документов того времени[627]. Г. Козак полагает, что псковско-дерптский договор 1493 г. покоился на псковско-дерптском договоре 1481 г.[628] Предположение Г. Козака находит опору в следующем обстоятельстве: сохранившийся псковско-дерптский договор 1509 г. повторяет (если исключить новые, введенные в договор в 1509 г. статьи) условия псковско-дерптского договора 1474 г. (см. далее); следовательно, промежуточные между договорами 1474 и 1509 гг. договоры также повторяли друг друга (договор 1493 г. повторял договор 1481 г., а этот — договор 1474 г.).
623
625
626
Г. Козак, указывая, что псковско-ливонский договор 1493 г. не принес ничего нового, в то же время полагает, что по этому договору Пскову была передана (что не нашло отражения в договоре) пограничная территория архиепископской области Пурнау, отданная русским в качестве залога еще в 1483 г. (
628