- Э-э-э, друг! - закричал он радостно. Николка, приглядевшись, обрадованно ахнул: навстречу шел его мимолетный доброхот - рыжий торговец из рыбного ряда.
- Здорово, друг! - столь же сердечно приветствовал знакомца Николка. И в самом деле, как было не радоваться!
Человек бывалый, судя по всему, добрый, да и путь-дорога хорошо известна.
Широко улыбаясь, рыжий литвин спросил:
- Поедешь со мной?
- Если возьмешь, не знаю, как и благодарить! Рыжий махнул рукой: пустое-де, садись. Вместе дело пошло веселее. В дороге познакомились. Звали литвина Юозас, а на русский манер - Иосиф.
На другой день пристал к обозу еще один человек. Высокий худой путник назвался Митрием, по прозвищу Оглобля. .Послал его хозяин из города Смоленска в Мемельбург проведать, прибыльно ли нынче заморским торговым людям продавать лен.
Оказался Митрий человеком знающим, словоохотливым. С Юозасом по-литовски говорил бегло. Не удержавшись, Николка спросил:
- А ты, дядя Митяй, отколе ж по-ихнему понимать наловчился?
Митрий ответил охотно:
- Это, вьюнош, дело меня выучило - торговля. Всякие народы, языки всякие промеж себя торгуют. Как же ты с ними договоришься, если не будешь по-ихнему понимать? А я,- добавил Митрий, чуть с по-' хвальбой,- и по-немецки научен, и по-голландски, и по-польски.
"По-польски и по-литовски и я немного могу",- оскорбившись, подумал Николка, но рыжему ничего не сказал. А Митяй, будто учуяв Николкину обиду, сказал с утешением:
- Да ты-то еще молод. Поживешь в этих краях - не менее моего знать будешь. Дивные эти края! Кто здесь только не живет - и литва, и латы, и чудь, и курши, и поляки, и немцы, и русские, и свея, и еще многие малые племена, да из-за моря приходят сюда голландцы, немцы из Дацкой земли, мурмане...- Митрий, перечисляя незнакомые Николке имена, с удовольствием загибал пальцы, когда пальцев на руках не хватило, довольно хохотнул.
- А кто же здесь всеми правит? - полюбопытствовал Николка.
- Трудный ты мне задал вопрос, вьюнош,- задумался Митрий.- Признаться, об этом ранее мыслить не доводилось.- Сощурившись, знаток устремил взгляд вдаль, будто высматривал что, но по всему было видно - в уме прикидывал, как на Николкин вопрос ответить.
- Больше всего здесь, конечно, крестьян,- проговорил наконец Митрий.Это, конечно, не только здесь, везде так. Владеют ими паны-помещики.- Как бы проверяя себя и сам с собою соглашаясь, утвердил: - И это тоже везде так. Однако ж кой-какая разница есть. Земли эти, как в сказке, принадлежат трем царствам-государствам. От Вильны на заход и на полночь лежат земли литовского князя. На этих землях живут литвины, ими владеют паны-магнаты, шляхтичи и бояры. Дальше на полночь живут латы и чудь, над ними - другое государство. Хозяин в нем...- Митрий задумался - не мог сразу перевести на русский язык мудреный титул магистра ордена Святой Девы Марии Тевтонской в Ливонии. Подумав, перевел так: - Мастер, нет, не мастер, князь немецких Божьих рыторей в Ливонской земле.
- Чего-чего? - изумился Николка. Митрий и сам понял - без пояснений не обойтись:
- Ну, мастер, или майстер, это все же князь. В Ливонской земле - тоже ясно. Теперь остались, значит, Божьи рыторе. Рыторь - по-русски конный латник, или же витязь, а Божий - значит, монах.
- Как это? - снова удивился Николка.- Он и монах, он же в одночасье витязь? - И, вспомнив знакомого расстригу-монаха из одной с ним деревни, вечно пьяного, бородатого отца Пафнутия, его лапти и рваный подрясник, так и покатился со смеху: - Ну, ты и сказанул, дядя Митяй! Монах - витязь! - И представил: изгнанный из монастыря за беспробудное пьянство отец Пафнутий в кольчуге, в шлеме, со щитом - Илья Муромец!
Митрий улыбался смущенно, почесывая кончик носа.
Сказал, разведя руками:
- А что я поделаю, если так оно и есть: монах и он же конный латник.
- Так он молится или воюет? - спросил Николка, заинтересовываясь все более малопонятной бывальщиной.
- Как рыторе молятся, рассказывать не стану - не доводилось видеть. А вот как воюют - и сам видал, и от многих слыхивал.
Припомнив что-то, Митрий помрачнел и сказал тихо, будто сам себе:
- Не приведи Господи никому видеть, как они воюют, а особливо, что делают после, ежели в бою врага одолевают.
Николка хотел было спросить: "Как все-таки, дядя Митяй?" - но взглянул в глаза ему и, увидев такое глубокое горе и еще что-то - не страшное даже, а жуткое, рта не раскрыл.
Митяй вздохнул:
- Вот, значится, молодец ты мой, второе здешнее царство-государство Ливонская земля, а над ней князь немецких Божьих рыторей. На полдень от Ливонии земли его старшего брата - великого князя немецких Божьих рыторей в Прусской земле. Только там рыторе всех хлеборобов, бортников, коневодов и кузнецов в старые еще времена поубивали, мало кто сумел через Неман в Литву прибечь.
И так он это сказал - малец враз поверил. И испугался: куда же несет его нелегкая?
Митрий, будто разгадав опасения паренька, успокоил:
- То давно было, Николай. Теперь рыторе без нужды мужиков не побивают. Им кормильцы и трудники нужны гораздо. А ты едешь для них работать, рыбу ловить, им от твоего труда - прибыток. Они с тобой, может статься, и не заговорят никогда, разве их приказчики али старосты, но и убивать не станут.
"Умный, видать, мужик Митрий, и в торговле, понятно, удачливый: любого уговорит",- подумал Николка и уважительно взглянул на смолянина.
Холодной звездной ночью Юозас остановился на берегу какой-то реки возле ветхого мостика.
Николка слез с телеги. Митрий тоже спрыгнул на землю.
- Ну, прощай, добрый человек,- проговорил он с ласковой печалью.Дальше нам не по пути. Я с Юозасом поеду к Мемельбургу, а ты иди прямо. Здесь до залива рукой подать. К рассвету будешь на месте. Никуда не сворачивай, придешь в деревню, а там расспросишь, где лучше к рыбакам пробиваться: здесь ли - на заливе, там ли - на Куршской косе.
Николка обнял Митрия, потом Юозаса.
Перейдя через мосток, юноша поднялся на невысокий берег и оглянулся: Юозас и Митрий стояли рядом, глядели путнику вслед. Николка помахал им, покричал и, увидев, что телеги тронулись, зашагал в ту сторону, откуда прямо в лицо дул свежий сырой ветер.
Остаток ночи Николай провел в овине, забившись меж снопами не молоченного еще хлеба. Проснулся от недалеких голосов - бабы спозаранку вышли к реке полоскать белье. Говорили не по-русски. Отряхнувшись от половы, приосанившись, чтоб народ не пугать, вышел Николка на свет Божий.
Не отходя от двери овина, путник глядел во все глаза.
Первое, что он увидел, было море - широкое, как степь, и серое, как небо. По морю, как и по небу, бежали белые облачка. Только в отличие от небесных они и рождались на глазах, и здесь же пропадали, едва добежав до берега.
Прямо у его ног начинались огородные гряды, только содержали их хозяева как бахчу, без всякой изгороди.
По обе руки лежали огороды, а впереди, в полусотне шагов, рядком рассыпалось десятка три хат с низкими стенами и высоченными, крытыми соломой крышами. Половина из них стояла под глиняными трубами, к которым большими черными лукошками лепились аистиные гнезда. За домами начиналось море, простиравшееся до самого небозема, где небо сходилось с землею. Там, соединяя море и небо, тянулась тонкая желто-черная полоска - должно быть, какой большой остров.
Николка отлепился от стенки овина и пошел на голоса.
Три бабы, одна за другой распрямляясь, молча глядели на чужака, ждали, пока тот подойдет.
Паренек, подойдя, поклонился, проговорил учтиво по-литовски:
- Бог помощь.
Бабы поздоровались, загомонили - скоро, не враз и поймешь.
Одна, побойчее других, сказала:
- Постой здесь,- а сама быстро пошла к избам.
Две другие снова занялись бельем.
Вскоре бойкая портомоя подоспела к берегу с бородатым, нестарым еще мужиком. Оказалось, что
бородатый в деревне за старшего - о том говорили и зипун почище, и сапоги покрепче, и шапка поновее, чем у простых мужиков.
Староста, а по-литовски - войт, стал расспрашивать Николку: что за человек, откуда пришел, куда идет. Николка отвечал открыто, без утайки. Выслушав внимательно, войт сказал:
- Иди за мной.
Приведя Николку на самую кромку морского берега, где стояло несколько лодок, староста ткнул в одну пальцем: