Слабость надежд на германскую поддержку и созданная Англией атмосфера угроз вынудили царское правительство отказаться от полной защиты договора на конгрессе. Была сделана ставка на уступки какому-либо одному из главных противников России. При этом казалось, что если бы еще до конгресса удалось за счет уступок войти в соглашение либо с Англией, либо с Австро-Венгрией, то их коалиция против России была бы предотвращена и тем самым была бы устранена возможность новой войны; не вошедший в соглашение противник вряд ли ввязался бы в войну один на один.
Исходя из таких новых расчетов, в Петербурге приняли решение прежде всего попытаться договориться с Австро-Венгрией. В Вену был для этой цели направлен Игнатьев. Ему было поручено выяснить, какую цену запросит Австро-Венгрия за свой переход на русскую сторону и за неучастие в намечавшейся новой войне.
Как выяснилось в результате переговоров, Австро-Венгрия требовала многого. Она добивалась: «1) оккупации Боснии и Герцеговины; 2) превращения этих областей в автономное княжество наподобие Болгарии, но под господством Австро-Венгрии; 3) введения подобного же режима в Албании и Македонии вместе с Салониками; 4) возможности заключать с Сербией и Черногорией военные и торговые договоры, которые по существу подчинили бы эти объявленные независимыми государства венскому кабинету; 5) образования с этими последними, а также с вновь созданными княжествами своего рода Таможенного союза, всецело к выгоде великой дунайской монархии»(6). Кроме того, Австро-Венгрия хотела:
1) занять Ново-Базарский санджак, вклинившийся между Сербией и Черногорией, и с этих выгодных стратегических позиций добиться полного стратегического господства над обоими государствами;
2) лишить Черногорию выхода к Адриатическому морю;
3) отодвинуть границы Болгарии от Константинополя;
4) сократить территорию Сербии в пользу Боснии;
5) установить срок русской оккупации Болгарии не в два года, как было предусмотрено Сан-Стефанским договором, а в шесть месяцев. За это Австро-Венгрия соглашалась поддержать Россию на конгрессе(7).
Требования Австро-Венгрии были признаны русским правительством «непомерными и нахальными»(8). Милютин писал, что они «превосходят все, что можно было ожидать худшего»(9). Австрийские требования были отвергнуты, несмотря на «дружеский» совет Бисмарка уступить Австро-Венгрии во всех ее притязаниях на западе Балканского полуострова.
Неудача венских переговоров быстро стала известной Биконсфильду, и он от скрытых угроз перешел к открытым. Стоявший у Принцевых островов английский флот был усилен военными судами из Ла-манша, на Мальте сосредоточивались английские войска из разных мест, даже из Индии. Новый английский министр иностранных дел Солсбери 1 апреля разослал во все страны английским представителям циркуляр, в котором Сан-Стефанский договор расценивался как «несовместимый с законными интересами Великобритании»(10).
Все это заставило русское правительство еще более уверовать в неизбежное приближение новой войны; казалось, ее надо было избежать ценой любых уступок, не считаясь с престижем России, так как сам военный министр Милютин считал, что Россия новой войны не вынесет.
В невозможности и гибельности для России новой войны были уверены и оба русских главнокомандующих, и министр финансов, и канцлер.
В этих условиях естественным следствием отказа от сделки с Веной явилась мысль заключить сделку с Лондоном. К этому же толкал русское правительство и сам Солсбери. Он «давно был сторонником соглашения с Россией, но он полагал, что предварительно её следует хорошенько запугать»(11). Когда запугивание возымело свое действие, приспела пора воспользоваться его результатами. Переговоры Петербурга с Лондоном были начаты.
Соглашение с Англией было подписано в Лондоне 30 мая русским послом Шуваловым. По этому соглашению Россия уступала многое из того, что предусматривал Сан-Стефанский договор.
В основном эти уступки шли по линии вопроса, более всего интересовавшего Англию на Балканах, - вопроса сохранения статуса кво(12) не только самих проливов, но и всего, что хоть сколько-нибудь их касалось. Раз Англия в данный момент не могла сама захватить проливы, то английский кабинет добивался, чтобы и Россия не получила на это дополнительных шансов. С этой целью соглашение предусматривало разделение Болгарии на две части. Одна из них, расположенная к северу от Балкан и более удаленная от проливов, хоть и урезалась против установленных Сан-Стефанским договором размеров, но зато сохраняла установленное этим договором государственное устройство. Другая, южная часть, более приближенная к проливам, прежде всего удалялась своими границами от Константинополя и лишалась выхода к Эгейскому морю; кроме того, соглашение оставляло эту часть в составе Турецкой империи, ограничившись лишь предоставлением ей административной автономии и права управления христианским губернатором. В возмещение русских уступок Англия брала на себя обязательство не возражать против возвращения России Бессарабии и присоединения к ней занятых русскими областей в Армении (кроме Баязета и Алашкертской долины), а также Батума. Большинство прочих положений Сан-Стефанского договора (кроме нескольких второстепенных, которые Англией принимались) оставлялось открытыми и передавалось на решение конгресса, в котором Англия, наконец-то, согласилась принять участие.
Сравнение лондонского соглашения с венскими требованиями даже в оценке такого видного представителя царского правительства, как Милютин, говорило не в пользу первого. Он писал, что «...австро-венгерский канцлер допускал Болгарию до Эгейского моря и не требовал разделения Болгарии на две части. Таким образом, английские условия, на которые мы теперь соглашаемся, еще невыгоднее австрийских требований в отношении Болгарии»(13).
Милютин утешался только тем, что «зато, по видимому, Англия обещает поддержать во всем остальном наши условия Сан-Стефанского договора, не исключая распространения Черногории до морского берега и уступки нам Батума»(14).
Таким образом, отвергнув венские и приняв лондонские условия сделки, царское правительство променяло кукушку на ястреба. Надежда же на английскую поддержку во время конгресса являлась весьма призрачной уже в самый момент подписания соглашения, так как Англия далеко «не во всем остальном», как писал Милютин, обещала поддерживать условия Сан-Стефанского договора (открытые вопросы могли оспариваться Англией).
В итоге можно признать, что для русского правительства основным положительным результатом соглашения Шувалова с Солсбери являлось прекращение на ближайшее по крайней мере время английских угроз войны. Но ведь остается еще под вопросом, могли ли эти угрозы привести к новой войне.
Такая сугубо морская держава, как Англия, никогда не ввязалась бы в войну с обширной континентальной Россией одна, без коалиции с сухопутным союзником. Это доказывается и характером английских вооруженных сил, и традицией английской истории. Коалиция с Турцией ничего бы в этом отношении Англии не дала - турецкая армия была обескровлена и вконец расстроена, хотя турецкое правительство предпринимало лихорадочные попытки к ее воссозданию. По некоторой временной общности интересов наиболее вероятным союзником Англии могла бы быть Австро-Венгрия. Но если бы дело подошло вплотную к войне с Россией, Австро-Венгрия вряд ли решилась бы воевать в коалиции с Англией. Лоскутная монархия раздиралась, кроме социальных, также и сильнейшими национальными противоречиями; ее армия, битая еще так недавно под Садовой (1866 год), была много слабее русской армии, даже ослабленной войной. Между тем было совершенно очевидно, что в коалиции с Англией на Австро-Венгрию пали бы все тяготы и превратности сухопутной войны. Германия, все внимание которой было привлечено к Франции и которая тогда не имела еще непосредственных интересов на Балканах, не вступила бы в коалицию, чтобы, по сути говоря, драться за интересы Англии и Австро-Венгрии, жертвуя своими интересами.
IV.7
(7) История русской армии и флота, т. 11, М., 1913, статья В.П Никольского, стр. 169-175.
IV.11
(11) История дипломатии, под редакцией академика В.П. Потемкина, т. М., 1945, стр. 47.