«Ага, я в пресс-хате», — понял Степаненко, когда от него отстали. Отмолотили его здорово, ничего не скажешь. Максим боялся, что ему повредят рану, сорвут повязку, что вызовет кровотечение. К счастью, этого не случилось.
Теперь Степаненко с сожалением вспоминал свою прежнюю камеру, где он был в одиночестве. Нынешняя камера, более просторная, имела по четыре трехъярусные кровати вдоль стен и она была битком набита людьми.
Среди арестантов выделялись трое. Одетые в телогрейки и хлопчатобумажные брюки, они имели внешность бывалых зэков. По строгости тона и властному выражению лица одного из этой тройки можно было судить, что он здесь за пахана.
Лязгнула дверь. Все тот же прыщавый старшина принес постель и ложку с кружкой. Он молча бросил все на свободную нижнюю койку в углу возле унитаза. Степаненко понял, что постельные принадлежности для него.
Свободных коек больше нигде не было, так что выбирать не приходилось. Заправив постель и улегшись на ней, Степаненко закрыл глаза и прислушивался к разговору, отдельным азартным выкрикам сокамерников.
«Что за люди? На что они способны? Среди подобной братии встречаются психически неполноценные, не говоря уже о деградированных, опустошенных, жестоких, а то и садистских типах… Надо быть готовым ко всему».
На соседней койке лежал старик совсем преклонного возраста. Шамкая беззубым ртом, заметил:
— Сейчас молодые наглые пошли. Такого бардака раньше не было. Тебя звать-то хоть как?
— Петр, — ответил Степаненко. — Петр Петрович…
— Я уже, Петя, по зонам больше двадцати лет. И везде к старикам уважение и почет был. А теперь стали как звери, как собаки: бросаются стаями на одного…
— Эй, парашник! — раздалось у стола. — Закрой хлебало, а то меня сейчас вырвет!
Старик умолк, отвернулся к стене.
Степаненко понял, что некоторое время ему придется жить двойной жизнью: входить в доверие к старшему здесь, обманывать, изворачиваться, следить за каждым своим словом, за поведением окружающих, не зарываться на первых порах, но и не давать повода, чтобы унижали… Нет, тут не расслабишься, тут постоянное психическое напряжение…
Степаненко скорчился на кровати, попробовал заснуть. Но мысли не давали спать. В СИЗО он попал случайно, это ясно. Но в чем его обвинят? Не могут же человека держать под стражей только за то, что у него нашли пулевое ранение… Странно все это…
От душного, спертого воздуха разболелась голова. Крики, стуки, непрерывный гам в камере не давали возможности расслабиться, раздражали до ломоты в суставах.
От всего этого Степаненко почувствовал себя одиноким и беззащитным, как никогда. Никому он не нужен в этом мире, в который он попал случайно, без вины… Этот мир, мир проклятых и позабытых людей, был враждебен ему.
Где-то за мрачными серыми стенами была другая жизнь, ярко светило солнце, по улицам гуляли беззаботные, а главное — свободные люди…
Черная тоска и грусть овладевали Максимом-
Вечером была еще одна стычка. Один из подследственных, разбитной, вихлястый, подошел к Степаненко, присел на койку в ногах, участливо спросил:
— Что менты шьют тебе, кореш?
— Да хрен их знает… — буркнул Степаненко, не особо расположенный к болтовне.
— Тебя звать-то хоть как? — все так же участливо спросил вихлястый, почему-то щупая ткань брюк.
— Петр Петрович.
— Ах футы-нуты! Петр Петрович! — вихлястый вдруг сорвался с койки и, приседая как в гопаке, прошелся по свободному пятачку в камере.
Пройдя таким образом круг, вихлястый опять подошел к Максиму.
— Деньги у тебя есть?
— Сколько есть, все мои, — уже сурово проговорил Степаненко.
— А то бы одолжил. Скоро отоварка, а у нас ни шиша. Кстати, ничего костюмчик у тебя.
— Он мне самому нравится, — спокойно сказал Степаненко, понимая, что вихлястый неспроста крутится возле него. Вот еще двое поднялись со своих мест и подошли поближе. Нет, надо быть начеку.
— Махнем не глядя, а? Махнем? — парень настырно лез на конфликт. — Я тебе свой пиджак, а ты мне — свой.
— Отвяжись, — буркнул Степаненко.
— Ты че? Хамишь?
— У пиджака рукав оторван…
— Нет, кажись, у тебя, паря, принципы имеются?
Костистые пальцы вихлястого уже вцепились в плечо.
«Будь что будет, — решил Максим. — Если сейчас не дать отпор, то станут помыкать…»
Коротко хватанув воздуха, он резким ударом прямой руки въехал наглецу в висок. Тот свалился, как сноп. Двое других словно ждали сигнала. Они налетели на Максима. Тактика у них была такова: схватить за руки, не дать развернуться. А потом уже молотить по чем попало. В том числе и по раненой ноге.