Степаненко сумел оттолкнуть одного, лбом угодил второму в лицо.
— Ша, паря! Резать буду! — завопил вихлястый. Он вскочил, в руке его появился обломок бритвенного лезвия. Степаненко отступил спиной к двери.
— Слушай, — глухо проговорил он, — ты меня на понт не бери. Если доведешь, я могу и убить…
Неизвестно, как бы Максим выпутался из этой ситуации, если бы вдруг дверь не лязгнула и отворилась. На пороге стоял контролер.
— Потапов Петр Петрович, — крикнул он, хотя Степаненко стоял рядом. — Руки за спину. На перевязку.
Степаненко послушно проскользнул в дверь. Вслед раздался ернический голос вихлястого:
— Потапов Петр Петрович! Три «п»… Трип-перной парень!
Врач, которая вызвала его на перевязку, все та же молодая женщина, казалась ему теперь спасительницей. По случайно оброненной фразе контролера Максим узнал, что ее зовут Еленой Анатольевной. Она шла впереди, и Степаненко с удовольствием смотрел на ее стройную фигуру. Китель и юбка из синеватого сукна сидели на враче как влитые, подчеркивая достоинства гармоничного телосложения: узкие покатые плечи, тонкую талию и не очень широкие бедра. Маленькие босоножки громко стучат каблучками, на стройных ногах темные колготки.
Когда врач оборачивался, Степаненко с благодарностью смотрел в ее серые глаза, которые не казались ему теперь такими холодными. Лицо ее было беленьким, словно фарфоровым.
Где же он ее видел?
Перевязку Елена Анатольевна делала все с одним и тем же каменным выражением на лице, всегда в резиновых перчатках. Степаненко подумал, что за этой холодностью, возможно, скрывается обыкновенная брезгливость к подследственным. Если врач работала бы в обыкновенной больнице, да еще ей вовремя платили зарплату, то она непременно улыбнулась ему.
Что же, человек жив мечтами…
Вернувшись в камеру, Максим, понаблюдав за поведением ополчившейся против него тройки, понял, что они затевают что-то нехорошее.
Остаток дня прошел в напряжении. В камере нечем было дышать: постоянная табачная завеса, вонища от унитаза, на котором постоянно кто-нибудь «страдал», испарения от вспотевших, давно не мытых тел.
Но ему опять повезло. Как ни странно, несмотря на вечернее время, вызвали на допрос. Максим понял, что не такой уж глупый и наивный этот Смирнов, как подумал он о нем. Вот, запустил в «пресс-хату»… Разумеется, теперь Максим станет сговорчивее.
Следователь перешел снова на «вы». Степаненко почувствовал: перед ним сидит хитрый и опасный враг.
— Ну что, снова будем рассказывать сказки об арсеньевском родственничке?
— Я рассказываю то, что есть, начальник.
Смирнов вдруг вспылил:
— Слушайте, товарищ майор, хватит ерундить! Вы лучше расскажите, как отстреливались в Горбахе, как бросали гранаты в самом Арсеньевске!
«Вот оно что!» — обрадовался Степаненко.
Следователь, пропуская отдельные слова и некоторые фразы, стал читать выдержки из официального рапорта начальника Арсеньевского ОМОНа. Речь шла о коренастом человеке, которого задержали в квартире, где была убита жена подполковника ФСБ Шмакова Андрея Ильича. Совершив в отношении милиции насильственные действия, человек ушел из-под ареста, воспользовавшись боевой гранатой.
«Неправда, — отметил про себя Максим. — Гранату никак нельзя назвать боевой… Корпус пластиковый… Значит, наговор…»
— Далее, — лицо следователя приняло торжествующее выражение. — Далее читаем следующий протокол: «В дачном поселке Горбаха в ночь с двадцатого на двадцать первое сентября было совершено вооруженное нападение на дачу академика Богомолова Василия Илларионовича… На место происшествия был вызван ОМОН Арсе-ньевского ГУВД. В завязавшейся между нападавшим и омоновцами перестрелке был убит академик Богомолов».
— Богомолов убит? — тревожно взглянул на следователя Максим.
— Вот ты и попался, Степаненко, — Смирнов торжествующе потер руки.
— Какой-такой Степаненко? — изумился Максим.
— Богомолов убит из твоего пистолета, товарищ майор.
«Черт, — подумал Степаненко. — Все-таки заметил, что я удивился, узнав о смерти Богомолова… Потапов, за которого я выдаю себя, не может знать никакого Богомолова…»
— Зря вы мне это шьете, начальник, — криво улыбнулся Максим.
— Вот данные баллистической экспертизы. Да что тут рассусоливать, — сказал следователь. — Я сейчас вас отпущу, товарищ майор, в одиночную камеру. А вы подумайте, как мы в дальнейшем построим наши взаимоотношения.