Переговоры, во время которых русская сторона выдвигала все новые обвинения в нарушении шведской стороной вечного докончания, продолжались[172]. Но, как представляется, это делалось для того, чтобы ввести будущего противника в заблуждение относительно своих намерений. Даже в начале мая, когда стало известно об отправлении царя на войну, Алмаз Иванов заявил «дворянину» шведского посольства, что царь отправляется в Великое княжество Литовское «для оберегания что от польских людей»[173]. Лишь 17 мая царь приказал «выговорить» послам «неправды» шведского короля и объявить, что они задержаны[174].
Каковы были причины столь резкой смены внешнеполитического курса и воздействие каких факторов повлияло на решение русских политиков? Вопрос этот волновал интернированных в Москве шведских послов, отправивших к королю 25 октября 1657 г. записку с изложением причин войны. Анализируя эту записку, уже Г.В. Форстен пришел к выводу, что, по мнению послов, главной причиной войны стало вмешательство Карла Густава в польские дела[175]. Как писали авторы записки, наблюдая за действиями Карла Густава в Польше, царь пришел к выводу, что шведский король хочет подчинить себе соседей[176]. Свидетельства, анализ которых приведен выше, позволяют уточнить этот вывод — объявление войны было в представлении русских политиков превентивным шагом, чтобы сорвать враждебные планы Карла Густава по отношению к России. Поступавшие в Москву после принятия решения о войне сообщения подтверждали его правильность.
Так, 14 февраля была получена отписка от виленского воеводы, который сообщал, что в Вильно прибыли князь Самуил Огинский с сыном, которые заверяли, что «подлинно ведают, что шведу было с твоими государевыми людми бой учинить и княжества Литовского доступать»[177]. В конце февраля с важными известиями возвратился Климент Иевлев, посетивший Карла Густава в его походной ставке в Пруссии. Привезенная им грамота Карла Густава от 1 января 1656 г. не давала каких-либо оснований для беспокойства. Хотя в грамоте отсутствовали новые титулы царя, тон ее был дружественным. Подробно информируя о своих успехах, король выражал надежду, что они обрадуют царя и он со своей стороны постарается «королю Яну Казимиру шкоду каким обычаем учинить». Он одновременно предлагал направить к нему послов, чтобы «договоритца о рубежном разводе»[178]. Однако совсем другой характер носили сведения, которые гонец добыл неофициальным путем. Писарь Ян Сапега, явившийся свидетелем боев под Брестом, говорил Иевлеву, что литовцы не захотели подчиниться С.А. Урусову потому, что «ныне обещался свейской король, что хочет наши маетности и городы поворотить по Березину реку»[179]. Находившийся в шведском плену гетман В. Госевский также объяснял гонцу, что литовцы не вели войны с Карлом Густавом «и все здавались добровласно», так как король обещал, «что Литовское княжество очистит по прежнему». Король, по его словам, «хочет просить у великого государя вашего, чтоб отдал тое землю бессорно, а будет не отдасьт, и он, король, хочет итить войною»[180]. Обеспокоенный этими сообщениями гонец стал опрашивать других людей и после всех разговоров записал в «статейном списке»: «все бескрытно поляки и немцы говорят, что впрям война будет, только царское величество Литовские земли не отдаст королю свейскому, и король идет в мае месяце»[181]. Здесь, таким образом, был даже указан срок, когда начнется новая война.
Тогда же, в конце февраля, в руки русского правительства попал важный документ, по значению своему не уступавший Кейданскому договору. Это был текст «статей», предложенных коронным войском Карлу Густаву с изложением условий, на которых оно готово было признать шведского короля своим государем, с ответами Карла Густава на эти предложения[182]. 9-я статья этого документа налагала на нового монарха обязательство «как можно скорее» вернуть в состав Речи Посполитой Великое княжество Литовское, а также воеводства Русское, Подольское, Волынское, Брацлавское и Черниговское. В ответ на это условие король ответил, что после коронации примет меры, чтобы вернуть Речи Посполитой утраченные земли. Карл Густав обещал, что сразу же вышлет грамоты, чтобы русские войска ушли за свои границы, а «если бы москаль и одного кирпича отдать не хотел», он станет действовать силой[183].
175
182
Текст документа привез в Смоленск ротмистр Данила Гурко, списавший его у кн. Самуила Огинского.
183
Польский текст документа и ответов на него см.: РГАДА. Ф. 79. 1656 г. № 1. Л. 72–73об. О заключении такого соглашения сообщалось в известиях, рассылавшихся из лагеря коронного войска (