В них, как и во всех главах Св. Софии, кроме средней, заметно уже легкое выпячивание общей массы у ее основания, но в то время, как в Софийском соборе все главы вытянуты в вышину и бока их не выходят за стенки барабана, а только поджимаются в своей нижней части, – в Георгиевском соборе они получили формы более округлые и своими боками выступили за линию барабана. Приблизительно так же поднимается из барабана глава церкви Покрова Богородицы в Зверине монастыре, но она выше Георгиевских по своим пропорциям и стройнее, – одна из красивейших глав Новгорода. Несомненно, что она осталась неизмененной во время перестройки в самом конце XIV века и поэтому ее надо отнести ко времени самого сооружения храма, к 1335 году. Совсем иначе нарисована глава Спаса-Нередицы. Выступая у основания за линию барабана, она несколько пониже одной трети вышины, стремится своими контурами по прямому направлению к кресту и образует почти правильный конус. Из этого принципа, быть может, вышел тот тип главы, чарующий образчик которой мы видим у Петра и Павла на Софийской стороне. Округлость, присущая главам Георгиевского собора, выразилась и в главе Баговещения на Мячине, но ее сильно удлиненная верхняя часть заставляет предполагать, что она была переделана уже в эпоху, когда стали сказываться московские влияния, – всего вернее, в XVI веке. Еще более поздним является тот необычайно вытянутый тип главки, который мы видим на церкви Фомы Апостола и который едва ли может быть отнесен ранее, нежели к XVII веку. Такая же приблизительно главка поставлена и на приделе Петра и Павла, у церкви Николая Чудотворца подле Зверина монастыря. Мы не останавливаемся на целом ряде других типов, о которых будет речь в отделах деревянного церковнаго зодчества, а также, при описании зодчества московско-ярославского, как опускаем и те вычурные формы, которые появились в XVIII и XIX веках и исказили не одну из древних новгородских глав. Ограничиваясь только приведенными, наиболее характерными типами, которых не коснулась порча совсем недавнего времени, мы должны сделать оговорку, что без тщательного исследования древности самих стропил всех этих глав невозможны безусловно точные заключения о времени возникновения той или другой формы. Если глава Николо-Липненской церкви появилась вместе с окончанием храма в 1292 году, то это дает повод думать, что в то время форма ее была более или менее обычной в Новгороде. Между тем трудно допустить, чтобы такая явно архаическая форма была придана ей при какой-либо позднейшей переделке, и поэтому сомневаться в ее современности с сооружением церкви нет оснований. Но раз тип Николо-Липненской главы был еще в ходу в самом конце XIII века, то естествено думать, что как удлиненные главы Св. Софии, так и округлые Юрьева монастыря появились либо незадолго до того, либо вскоре после нее, в начале XIV века. Летописи отмечают пять пожаров, во время которых «святая Софiя огорѣ»[78], и после таких пожаров всегда были возможны переделки глав. Основная форма средней главы ее с большим вероятием может быть отнесена к 1261 году, когда «Владыка Далъматъ поби святую Софiю всю свиньцомъ и устрои себѣ память в вѣки»[79]. В другом списке летописец, упоминая о том же событии, прибавляет: «и дай Богъ сему спасеная молитва и отпущение грѣховъ»[80]. В этих летописных прибавках едва ли можно видеть простое украшение речи и гораздо естественнее предположить, что новая кровля храма, а вместе с ней и новое покрытие глав произвели на новгородцев настолько глубокое впечатление, что нашли свое выражение и в летописи. Весьма вероятно, что тогда именно была создана основная концепция куполов св. Софии, и форма полатного купола была, быть может, тождественна с главным, и лишь после пожара 1394 года, когда «у святѣй Софии маковица огорѣ полатная»[81], ее силуэт принял нынешний свой облик. Остальные четыре главы, видимо, возникли еще несколько позже.
Кресты новгородских храмов были обыкновенно деревянные, обитые жестью, или железные[82]. Боле сложные формы появляются только позже и, начиная с XVI и XVII веков, они принимают очень затейливый и часто чрезвычайно нарядный вид, выработавшийся однако уже не в Новгороде, а перенесенный сюда из Москвы.
Когда в Новгороде завелись свои местные мастера, то вполне естественно, что на первых порах они вынуждены были избегать всех тех технических трудностей, с которыми так легко справлялись их греческие учителя и поневоле начали по возможности упрощать все, наследованные от них, приемы. Раньше всего это отразилось на кладке стен. Строгая система византийской кладки, состоявшая в чередовании рядов камня и кирпича, сменяется более упрощенной, смешанной кладкой. Последняя отличалась тем, что плитняк уже не обтесывался, а клали его в перемешку с простым булыжником, а местами и кирпичом. Таким образом складывались две стенки, причем все пространство между ними заливалось известью, растворенной со щебнем из обломков того же камня. Эта кладка, известная под именем «полубутовой», была небезопасна при возведении более или менее массивных стен на мелких фундаментах и, чтобы предохранить их от неминуемого падения, стройка производилась «в коробку», т. е. стены обкладывали с обеих сторон досками, которые отнимали только после окончательной просушки[83]. Самая известь готовилась превосходно и отличалась необыкновенной клейкостью, что вместе с чрезвычайной толщиной стен, доходящей нередко до двух аршин, сообщало храму большую прочность. Благодаря этой кладке получилась типичная для Новгорода неровная поверхность стен, арок и свода, дающая те живые линии и глади, которые так чаруют современный глаз. Связи были деревянные и в некоторых церквах их еще до сих пор можно наблюдать. Кирпич употреблялся в это время почти исключительно для наружных украшений стен и изготовлялся неровной величины, то шире, то уже, длиннее и короче, смотря по тому, для чего он предназначался.
82
Архимандрит Макарий. «Археологическое описание церковных древностей в Новгороде», ч. I, с. 25.
83
Архимандрит Макарий. «Археологическое описание церковных древностей в Hовгороде и его окрестностях», часть I, с. 20–21; П. П. Покрышкин, «Отчет о капитальном ремонте Спасо-Нередицкой церкви», с. 25. П. П. Покрышкин действительно наблюдал при реставрации Спаса-Нередицы, «что известковый раствор в швах, имеющий толщину не менее 1 вершка, имеет вид выплывшего под давлением от кладки теста, задержанного плоской доской и потом затвердевшего». Такое же явление ему удалось наблюдать и в церкви на Коложе в Гродне, где на швах сохранились даже отпечатки древесных волокон (там же, с. 25).