Но что в нем будет отражено?..
Ведь те выступления, которые доказывают, что перечисленные хозяйства — вовсе не мироеды, а наоборот — это хозяйственные и многодетные семьи — это ведь в протоколе можно и «упустить».
В любом русском селе есть халявные бездельники. Так что Меерсону или Фридману, для обеспечения процесса «раскулачивания, было проще пареной репы «сколотить бедняцкий актив». Вот по их выступлениях и будет составлен протокол собрания.
Именно такими протоколами Меерсоны да Фридманы и будут аргументировать «в верхах», что все «раскулаченные» ВЫСЛАНЫ ПРАВИЛЬНО.
Именно при «раскулачивании» в полной мере проявился образ амбициозного еврея как ненавистного врага русских крестьян. Ведь Мендель Хатаевич не к пустому месту обращался, когда говорил «Между нами и крестьянством идет беспощадная борьба. Это борьба не на жизнь, а на смерть».
Перечитайте выше итоги высылки «кулаков» в Северный край и вы согласитесь, что в 1930‑х именно хатаевичи и меерсоны стали господами над жизнью и смертью трехпоколенных семей русских крестьян.
И не удивительно. Все указания сверху исходили от Эпштейна, Фейгина, Хатаевича. А распоряжались внизу «спецы» — Меерсоны да Фридманы.
Конечно, евреи будут утверждать, что выше перечисленные организаторы раскулачивания уничтожали мироедов-кулаков. Мол, ими двигало стремление вперед, в светлое будущее. Но это слова.
На деле для миллионов русских крестьян Меерсоны да Фридманы стали могильшиками!..
Еврей по своему менталитету нисколько не сомневается в своем праве учить — как «правильно жить». И судить — как «неправильно». Причем всегда готов это отстаивать, в том числе репрессиями. Ведь он уверен, что «лучше вас знает, что вам надо»!..
Большинство «специалистов по переустройству деревни», типа Меерсона да Фридмана, были уверены, что «лучше русских крестьян знают, что им надо»!… Но сами сплошь и рядом поступали как тот водитель, который сигналом показывает «налево», а сам «едет направо»!.. Ведь анекдот: «еврей колхозник» — появился не на пустом месте.
К чему это привело?..
Большинство покорно терпело, грузились семьями в вагоны и выгружались в мороз прямо в снег.
Но из попавших в списки, подлежащих «раскулачиванию», были и такие, правда совсем мало, которые настойчиво добивались справедливости.
Для этого надо ехать в Москву искать управу.
На счастье мой отец попал к Калинину!..
Мой отец и дед в первой половине 1930‑х годов дважды попадали под раскулачивание, потому что в их хозяйстве имелось 4 лошади и 3 коровы.
То, что большое хозяйство; то, что лошади нужны, чтобы на них работали дед, отец и подрастающие сыновья; то, что коровы нужны большой семье из 9 душ и выработки навоза для удобрения полей (без навоза земля истощается) — это «специалиста» Фридмана совсем не интересовало.
Вот как мой старший брат описывает период раскулачивания: «Дед был трудолюбив и целеустремлен к добру. Поэтому во время НЭПА он крепко встает на ноги. Обзавелся конной молотилкой и ручными веялкой и резалкой. Когда началось раскулачивание — прижали и его. Главой хозяйства был дед. Отец наш и мать советовали разделить хозяйство, но дед ни в какую. Мать говорила: «Если бы разделились, то дело бы не дошло до раскулачивания»[104].
Мой дед понимал, что в разделенном хозяйстве будут пустые траты времени и упрямо отстаивал необходимость жить трехпоколенной семьей.
Отец был вольнолюбивый, настойчивый, не из робкого десятка и дважды ездил в Москву — искать управу. И дважды привозил, как он выражался, «бумаги от Калинина», каждый раз подтверждающие, что наша семья раскулачиванию не подлежит.
Вот этими «бумагами» мой дед и отец и «отбились» от наглого и настырного «уполномоченного специалиста» Фридмана (Фельдмана). Поэтому беда «раскулачивания» обошла нашу семью стороной.
Отец, первый раз отправляясь в Москву, нутром чувствовал, что нет смысла искать управу в наркомате земледелия, возглавляемого Эпштейном. Он потратил много дней и все же добился допуска в приемную Калинина, где и доказал, принявшему его чиновнику, что он и отец — не какие‑то «мироеды», а упорные труженики, которым 4 лошади нужны для прокорма большой семьи из 9 душ. (Меня и младшей сестры в те годы еще не было, сестра Паша родилась в 1934‑м, я — в 1937‑м).
А теперь представьте результат, если бы мой отец попал в приемную не Калинина, а Эпштейна?..