После коллективизации хозяйство деда и отца резко сократилось. От былых десятин земли осталось 26 соток. Лошадей нет, корова одна.
Дом сохранился до 1961 года, пока жива была моя бабушка Мария Ивановна. Она прожила 94 года, хорошо слышала, очками никогда не пользовалась, вдевая нитку в иголку. Она ни за что не хотела уезжать куда‑либо, до последних дней была на ногах. Умерла тихо, без всяких хлопот.
После смерти бабушки моя мать Любовь Ивановна и старший брат Мина, инвалид первой группы, покинули наш дом.
А теперь представьте, что подобные дома из «неперспективных деревень» надо было разобрать и перевезти в «перспективные» за 10 километров. И чтобы затраты при этом были меньше, чем столбы и провода для электрификации, чем и обосновывалась эффективность ликвидации «неперспективных».
Представили!?..
Теперь, надеюсь, понятно, что большинство крестьян плевались и ругались от таких «высокоэффективных преобразований жизни».
Одни, прежде всего молодые крестьяне, плюнули на всё и отправились искать лучшей жизни в городах и посёлках при промышленных предприятиях.
Другие, прежде всего пожилые, остались доживать свой век в своих домах без электричества.
Сейчас, спустя 50 лет от начала проекта «неперспективных деревень», разработанного «перспективными учёными» типа Татьяны Заславской, нелишне посмотреть: что осталось от моей малой Родины в результате той реформы деревни.
Описание — вещь субъективная. Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать или прочитать.
Чтобы читателю было ясно, что произошло в результате ликвидации «неперспективных деревень» — это проиллюстрирую фотографиями 2009 года с небольшими комментариями.
Иллюстрация «дороги в никуда»
Конечно, мне всегда хотелось попасть в те места, где я родился, где прошло мое детство и юность.
В 1954 году, после окончания школы, я уехал учится в Ухту, Коми СССР. Потом три года в Советской Армии, в Ленинградском военном округе. Затем снова учеба, работа на предприятиях ВПК.
Несколько раз приезжал на родину, очень было больно смотреть — как все разрушается.
Теперь посмотрим фотографии.
Поднялись с дороги районного уровня на угор. Рассчитывали проехать по той полевой дороге, по которой в годы моего детства я ходил в начальную школу по полям и проселкам три километра пешком.
Однако проехать оказалось невозможно.
Поля заросли высокой травой. Хотя они заброшены уже более 40 лет, но гумус от удобрения навозом, которым устилали поля наши предки перед пахотой, остался. Поэтому бывшие поля, в отличие от лесной почвы, значительно плодородней.
Наши предки и коров‑то держали по нескольку штук, чтобы получать навоз.
Корова — это «фабрика по переработки травы и сена в органическое удобрение». Она все лето жует траву, а зимой — сено. Без навоза земля зерновыми культурами вырождается за 5–6 лет. А без коровы навоза в нужном количестве не бывает.
Машину оставляем, дальше идем пешком, продираясь через высокую траву и бурьян.
Наконец пробились через бурьян туда, где когда‑то стоял наш дом. Там где я родился и вырос.
Как видите, заросли выше головы. Это следствие органики, которая накапливалась вокруг дома.
Конечно, я нашел родник, который стал отправной точкой обустройства моего прадеда Василия. Ради воды этого родника прадед и выбрал место для обустройства, после того как покинул Пиццы, прежнее место жительства восточнее Сольвычегодска.
Сейчас этот родник заилился и зарос травой.
Нашел я и остатки тех берез, возле которых пилил мой отец доски в конце 1930‑х, (см. фото 14.3).
С этими же березами были связаны все годы моего детства и юности. От них остались только торчащие из земли трухлявые, но еще высокие пни.
Вблизи родника стояли бани. И наша, и соседей. Строили их не ближе 10 саженей от родника
Нашел я и то место, где стояла наша баня, в которую меня в детстве дед брал с собой париться. Зимой дед после парилки всегда 2–3 раза «купался в снегу», и до самой смерти никогда не болел. Дед и меня «купал» в детстве. Хотя, как помню, я первые разы верещал отчаянно. Потом заставлять «купаться» — меня уже не надо было. Дед умер, когда мне было 12 лет. И от этой процедуры я потом отвык.
Нашел я и место, на котором я в 5 и 6 классе, будучи «юннатом», садил «сад». Ну, сад — это лишь громко звучало. Садил я тогда в конце 1940‑х малину, смородину и землянику. Смородина и земляника в зарослях погибли. А вот малина разрослась по всему логу вниз, в длину метров 50 и шириной в 20.