Из сказанного вытекает, что, несмотря на наступление благоприятных для проявления общественной инициативы времен, мы не должны ожидать быстрого расцвета масонства тотчас же вслед за воцарением Екатерины: оно окрепнет вполне лишь тогда, когда покажутся обильные всходы посеянного ею вольтерианства и когда вызванная последним общественная реакция будет искать для борьбы с ним точку опоры в масонстве. Действительно, в течение почти десяти лет от начала нового царствования масонство развивается сравнительно медленно, хотя и заметны кое-какие признаки стремления к более прочной организации ордена путем сношений с Германией: так, основанная в 1762 году ложа Счастливого согласия (Zur glücklichen Eintracht) получила уже в начале следующего года признание и покровительство со стороны известной берлинской ложи Трех глобусов[22]. В это же время почти везде проникли в Европу так называемые высшие степени, и это движение немедленно отразилось в России. Непосредственно после водворения в Германии тамплиерства немецкая ее форма, известная под именем Строгого Наблюдения (Observantia stricta), была введена и в Петербурге, где в 1765 году был даже основан рыцарский капитул с немецким купцом Людером во главе. Высшие степени этой системы, с их рыцарскими одеяниями и украшениями, пользовались большим успехом среди русского дворянства, «воспитанного весьма чувственным образом». Когда в 1780 году Фердинанд Брауншвейгский разослал по всем провинциям ордена призывной циркуляр, приглашавший принять участие в генеральном конвенте масонов во Франкфурте-на-Майне, русские масоны в своем ответном письме отозвались о тамплиерстве чрезвычайно одобрительно: «Пышные церемонии рыцарства, кресты, кольца, эпанчи и родословные поколения должны были произвести великое впечатление над нациею военною, в которой одно токмо знатное дворянство работами нашими занималось… Между нами такая воинская пышность не может быть неприятною, ибо все члены наши предводили батальонами и целыми армиями! Весьма приличествуют и кресты оные особам, которые в общежитии таковыми знаками чести украшены или которые ничего так жадно не желают, как получения оных»[23]. Из этого характерного отзыва видно, что тамплиерская система даже и значительно позднее, когда она нашла себе распространение в Москве (с 1776 года), привлекала к себе главным образом своею внешностью – пышностью ритуалов и костюма. Письмо русских братьев дает этому обстоятельству совершенно правильную оценку: воспитанное «чувственным образом», наше дворянство с помощью этой внешности легче усваивало непривычные ему «отношения умозрительные» и «преподаяния нравственные». Но среди лучшей части русской интеллигенции Строгое Наблюдение вызывало совершенно отрицательное к себе отношение: «смешные церемонии» рыцарства вызывали в Елагине презрение к системе «Хундовой, подлинно собачьей»[24], а Новикова заставляли относиться осторожно даже к Шварцу, которого он «остерегался по стрикт-обсерванту»[25]. Поэтому ложи, принадлежавшие к тамплиерской системе, нередко вырождались в те «шумные празднества», о которых с таким пренебрежением отзывался Елагин. Вначале, впрочем, развитие Строгого Наблюдения шло у нас успешно, и к нему принадлежали большинство работавших в России лож, но, по-видимому, оно так же быстро и заглохло: в противном случае в 1776 году русским масонам циннендорфской системы не пришлось бы остерегаться «лернейской гидры Строгого Наблюдения, вновь поднявшей свою голову на Россию»[26]; очевидно, значение этой системы не было особенно велико[27].
Петр Иванович Мелиссино. XVIII в.
В 1768–1769 годах проникла в Россию особая духовная отрасль тамплиерской системы – так называемый клерикат, основанный доктором Штарком. Полукатолический характер этой системы, с ее церковными обрядами, постами, молитвами и таинствами, не мог, конечно, привлечь к себе большого числа православных русских братьев, и о клерикате в России мы имеем поэтому лишь самые смутные и малодостоверные известия.
Мы упомянули о нем здесь только потому, что эта система связывается обыкновенно с другой, представляющей гораздо больший интерес для русского историка, так как в ней мы имеем дело с самостоятельной, впрочем, преждевременной и неудачной попыткой углубить и расширить содержание масонской работы. Мы имеем в виду так называемую систему Мелиссино, которая, по словам немецких историков масонства, «процветала» в России около 1765 года[28]. Младший брат куратора Московского университета, впоследствии артиллерийский генерал, человек, наделенный от природы богатыми дарованиями, Мелиссино стремился вложить в свою систему то квазинаучное содержание, которое так привлекало к розенкрейцерству русских масонов восьмидесятых годов, в то же время сохраняя в угоду вкусам русской знати пышные титулы и церемонии рыцарства: в последней, седьмой своей степени (Magnus Sacerdos Templariorum) система Мелиссино сообщала те же сведения, которые составляли основу розенкрейцерской науки, – в странном сочетании с полукатолической обрядностью, как в Штарковом клерикате. Эта любопытная система вряд ли, однако, пользовалась сколько-нибудь широким распространением: в этот ранний период жизни русских лож не могли иметь серьезного успеха ни новая церковность, ни мистическая натурфилософия; несложным запросам русского духа вполне достаточно было трех первых степеней нравоучительного масонства, и высшие степени могли иметь успех, как в тамплиерстве, лишь в том случае, если великолепием украшений и церемоний льстили чувству дворянского тщеславия и праздного любопытства. Поэтому в 1777 году Мелиссино перешел со своей ложей Скромности к циннендорфской системе[29].
22
См. переписку об этом у Пекарского: Дополнения к истории масонства в России. СПб., 1869. С. 5–8.
26
Мы можем указать лишь названия ложи Феникса в Петербурге и Меча в Риге как работавших по этой системе в 60-х годах.
27
См.: Вестник Европы, 1868 г., № 6. С. 563–568. Мы ничего не знаем о будто бы действовавшей в России «теософско-герметической» салтыковской системе, а равно и о Capitulum Canonicorum Regularium. См.:
28
Подробное описание ее см.: С.
29