Настоящая история масонства в России начинается лишь в семидесятых годах, когда одновременно возникают у нас две масонские системы, пользовавшиеся крупным успехом. Ложи этих систем – так называемых елагинской и циннендорфской (шведско-берлинской) – работали в этот период времени главным образом в первых трех степенях «иоанновского» или «символического» масонства, преследовавшего цели религиозно-нравственного воспитания человека. Здесь русские масоны работали над приведением «дикого камня» (символ греховного человека) в «совершенную кубическую форму» (очищение от пороков), приобретали широкие сравнительно с прежними религиозные понятия, глубоко задумывались над вопросами веры и нравственности, упорной работой воспитывали в себе человека. Кажущаяся в наше время несколько бледной масонская мораль оказала благотворное влияние на общество, служа в то же время реакцией против модных течений западноевропейской скептической мысли. По меткому сравнению П. Н. Милюкова, это «толстовство» XVIII века, с его проповедью личного самосовершенствования и «убегания зла», было первой идеалистической философией, распространившейся в широких общественных кругах и вызванной здравыми, жизненными потребностями пробудившейся общественной мысли. Эта благотворная сторона русского масонства, составлявшая все его содержание в семидесятых годах и сохранившая свое значение в восьмидесятых, достаточно оценена всеми его историками, и потому мы считаем себя вправе, ограничиваясь в деле ее оценки несколькими вышеприведенными замечаниями, перейти к изложению исторических данных, касающихся развития обеих главных систем этого времени.
Главная роль в этом периоде истории русского масонства принадлежит известному И. П. Елагину, которого нередко совершенно неправильно считают создателем особой масонской системы, близкой по традициям к первоначальной и чистейшей форме английского масонства. Елагин вступил в масонство еще в 1750 году, но до поры до времени, как и все, не видел в ордене ничего серьезного и вскоре увлекся модным «душепагубным чтением» безбожных писателей-«ансиклопедистов». Однако вскоре за тем, беседуя с людьми «учеными и просвещенными», он, «к крайнему своему удивлению», нередко слышал далеко не лестные отзывы о своих учителях, которых они «весьма малыми и нередко заблуждающимися и почти ничего не знающими в любомудрии и мирознании учениками почитать осмеливались».
Так как эти «в науках знаменитые люди» оказались масонами, то Елагин стал раздумывать, нет ли в масонстве чего-либо «притягательного, а ему, яко невежде, сокровенного». С целью разрешить этот вопрос Елагин начал чаще посещать ложи и искать знакомства с людьми, «состарившимися в масонстве». Тут встретился он с «некоторым, недолго в России бывшим путешественником», англичанином, который и открыл ему, «что масонство есть наука; что таинство сие хранится в Лондоне, в особой ложе, древнею называемою». Тогда Елагин «вознамерился с постоянною твердостью стараться… открыть себе сию во мраке прекословия кроющуюся неизвестность»[30]. В результате этого нового увлечения масонством Елагин ревностно отдался масонской деятельности и быстро выдвинулся на первое место среди петербургских братьев: помня наставления своего учителя, он, вероятно, завязал сношения с Великой Лондонской ложей и получил от нее конституцию на работу в семи степенях йоркской или новоанглийской системы[31]; до 1786 года, впрочем, он вполне довольствовался первыми тремя степенями, считая, что «к действительному учению… токмо трех довлеет», и никто от него «ниже четвертой степени не восприял». (Мы увидим впоследствии, чем вызвано было уклонение Елагина в сторону от этого убеждения.) Таким образом, благодаря Елагину в русском масонстве снова начало преобладать английское влияние. Но в скором времени «обществу елагинской системы» пришлось встретиться и вступить в борьбу с проникшей в Россию новой формой немецкого масонства, с так называемой циннендорфской, или, точнее и правильнее, шведско-берлинской системой[32].
31
Так называет елагинскую систему записка о масонстве Л-ра, и в правильности этого обозначения вряд ли можно сомневаться ввиду полного совпадения его слов с данными, опубликованными Пекарским в Дополнениях. С. 96–101. Ср. также слова Новикова (относящиеся к 1775 году): «Я по сему масонству (английскому) знал только четыре градуса… а вышних по тому масонству 5, 6 и 7 или еще какие были, я не знал». Из дальнейшего ясно, что 4-ю была шотландская степень (в кн. Лонгинова). Как объяснить противоречие с нижеприведенными словами Елагина, я не знаю.
32
При изложении истории лож циннендорфской системы пользуюсь некоторыми новыми данными, извлеченными из книги