Кончаловский прежде всего хочет понять, как Тургенев относится к этим спорам, на чьей он стороне. Но за всем этим стоят вопросы русского миросознания и мировоззрения, отразившиеся в поисках писателя. На решение сюжетных задач экранизации — в содержательном отношении — режиссера подтолкнула история вражды Тургенева и Достоевского. Как известно, писатели встретились в Германии и Достоевский обвинил собрата по перу в ненависти к России. Он не мог ему простить слов Потугина, героя «Дыма», который, прогуливаясь по одному из лондонских музеев, пришел к следующему выводу: «…если бы такой вышел приказ, что вместе с исчезновением какого-либо народа с лица земли немедленно должно было бы исчезнуть из Хрустального дворца все то, что народ выдумал, — наша матушка, Русь православная, провалиться могла бы в тартарары, и не одного гвоздика, ни одной булавочки не потревожила бы, родная: все бы преспокойно оставалось на своем месте, потому что даже самовар, и лапти, и дуга, и кнут — эти наши знаменитые продукты — не нами выдуманы…»[578]
Тургеневский персонаж, мысли которого, пожалуй, были близки и самому автору, весьма критически относится к безмерному слепому восхвалению всего русского и склонности в такой же степени слепо ругать все иноземное. Герой Тургенева говорит: «…десять французов сойдется, беседа неизбежно коснется „клубнички“, как они там ни виляй; а сойдется десять русских, мгновенно возникает… вопрос о значении, о будущности России, да в таких общих чертах, от яиц Леды, бездоказательно, безвыходно. Жуют, жуют они этот несчастный вопрос, словно дети кусок гуммиластика: ни соку, ни толку. Ну, и конечно, тут же, кстати, достанется и гнилому Западу. Экая притча, подумаешь! бьет он нас на всех пунктах, этот Запад, — а гнил! И хоть бы мы действительно его презирали… а то ведь все это фраза и ложь. Ругать-то мы его ругаем, а только его мнением и дорожим…»[579] Потугин видит корни всех этих комплексов русского человека, особенно русской интеллигенции, в многовековом рабстве, которым болела и продолжает болеть нация. А спасение, по мысли Созонта Иваныча, в простом следовании цивилизационным принципам существования, которые уже давно освоены на Западе. «Правительство освободило нас от крепостной зависимости, спасибо ему; но привычки рабства слишком глубоко в нас внедрились; нескоро мы от них отделаемся. Нам во всем и всюду нужен барин; барином этим бывает большею частью живой субъект, иногда какое-нибудь так называемое направление над нами власть возьмет… Мы толкуем об отрицании, как об отличительном нашем свойстве; но и отрицаем-то не так, как свободный человек, разящий шпагой, а как лакей, лупящий кулаком, да еще, пожалуй, и лупит-то он по господскому приказу. Ну-с, а народ мы тоже мягкий; в руки нас взять не мудрено… Все наши расколы… именно так и основались. Кто палку взял, тот и капрал…»[580] «Право, — продолжает отставной надворный советник Потугин, — если бы я был живописцем, вот бы я какую картину написал: образованный человек стоит перед мужиком и кланяется ему низко: вылечи, мол, меня, батюшка мужичок, я пропадаю от болести; а мужик в свою очередь низко кланяется образованному человеку: научи, мол, меня, батюшка барин, я пропадаю от темноты. Но, разумеется, оба ни с места. А стоило бы только действительно смириться — не на одних словах — да призанять у старших братьев, что они придумали — лучше нас и прежде нас!»[581]
Все это — реплики из многоголосого хора идейных столкновений, насыщающего произведения Тургенева начиная с его «Записок охотника». И эти «голоса» Кончаловский намеревается впустить в свой фильм, что ему в определенной степени и удается. Многоголосье тургеневского творчества формирует тот контекст, который режиссер все время держит в творческой памяти, полагая, что и роман «Дворянское гнездо» возникал в том же контексте. «Есть ли у человека духовные корни? Родина? Нужна ли она? Зачем и кому нужна?» Эти вопросы были интересны режиссеру своей логической неразрешимостью, недоказуемостью. Тем, что они как раз и относятся к так называемым «вечным вопросам», а потому поиски ответа здесь бесконечны.
В пластическом решении картины режиссер хочет создать мир сентиментального тургеневского романа, глубоко, как ему кажется, надуманного, какие он пописывал где-нибудь на железнодорожных станциях за бутылкой бужоле. И такие романы классик сочинял мастерски. А потом брал перо и писал поразительнейшей правды кусок крестьянской жизни — свои «Записки охотника».