До революции оно было издано еще дважды. Кажется, последнее издание датировано 1902 годом. Всего с 1793 до 1917 года было 8 изданий славянского «Добротолюбия». Такое количество изданий не имело аналогов на других языках до второй половины XX столетия, когда начало активно издаваться «Добротолюбие» на английском. На европейские языки всегда переводилось именно «Добротолюбие» Макария Коринфского, то есть и Паисия Величковского, условно говоря, а не Феофана Затворника.
2. Внутреннее пустынножительство
Перейдем к другим способам выживания монашества. Внутреннее пустынножительство было одним из таких распространенных способов поддержания духовной жизни. Как и в случае с эмиграцией, речь шла не только об уходе монахов, которые уже были пострижены, но и том, что многие молодые люди, искавшие монашества, получали там первые уроки духовной жизни, принимали постриг в лесах, в урочищах, затем могли прийти в другие монастыри, могли скитаться по пустыням в буквальном смысле.
В каком-то смысле это было не менее, а может быть даже более опасное предприятие, чем эмиграция, так как ушедшим в пустыню монашествующим грозила двоякая опасность. Во-первых, власти могли обвинить их в расколе, сектантстве. В таком случае, если они не могли оправдаться, им грозили монастырские тюрьмы в Суздале и на Соловках, может быть даже – пожизненные. По крайней мере, некоторым старцам-пустынножителям этим грозили.
Но даже, может быть, более реальной была опасность от местных крестьян разбойников. Вспомните жизнь Серафима Саровского, пострадавшего от разбойников. С другой стороны – неприязнь местных помещиков, на земле которых оказывались эти люди. Например, если они оказывались на земле помещика старшего поколения, который был благодушен, расположен к ним, то он посылал им подарки, поддерживал их, чтобы они не умерли с голоду, поскольку условия их жизни в лесах были очень жесткими. Но, допустим, через некоторое время после смерти этого благочестивого барина, из Парижа приезжал его наследник, «себя казать, как чудный зверь, в Петрополь едет он теперь». И вот он приезжал, показав себя в Петрополе, обнаруживал, что у него в лесу живут суеверы, и мог затравить их собаками.
Несмотря на это, центры такого несанкционированного монашества распространялись. Одним из самых знаменитых центров такого монашества были Рославльские леса – смоленско-брянское пограничье, старая русско-литовская граница. Когда граница государства сдвинулась далеко на запад, то такие дикие урочища остались в центре населенной территории и были достаточно удобны для ухода монахов из внутренних российских губерний. Другой центр – острова северных озер, например, Ладожского, и конечно, Сибирь. Но до Сибири доходили единицы.
Наиболее знаменитыми именами такого автохтонного русского монашества были: старец Адриан Блинский, который позднее был призван руководить монастырем на острове Коневец, преподобный Зосима Верховский и его наставник – старец Василиск. Это братья Моисей и Антоний Путиловы, будущие игумен и скитоначальник Оптиной Пустыни. Интересна такая деталь – Оптина была местом, где слились паисиевская традиция, реэмигрантами принесенная на Русь, и автохтонное монашество.
Это слияние дало замечательную духовную вспышку последующих десятилетий. О внутреннем пустынножительстве интересно говорить на примере биографии преподобного Зосимы Верховского, но этому стоит посвятить отдельную встречу.
3. Женские сестринские общины
Третье русло выживания русского монашества – женские сестринские общины. Механизм их возникновения очень простой – это стихийное возникновение общин вокруг духовного лидера. Иногда это были женщины в возрасте, которые просто были очень благочестивы. Несколько таких общин было в Угличе, Пошехонье, Ярославле, в небольших городах, в Мологе. Первая община, получившая санкцию самой Екатерины, была именно в Мологе, она возникла еще в 80-е годы XVIII столетия. Подобных общин было много, но она стала первой, которая получила устное одобрение Екатерины.
Механизм создания общин был простым. Благочестивая вдова начинала вести в своем доме полумонашеский образ жизни. Вокруг нее формируется круг сподвижниц, подруг, которые начинают приходить к ней, иногда переселяются, начинают вести совместное хозяйство, читать псалтырь, богослужебные книги, вместе ходить в церковь, вести жесткий монашеский образ жизни. Если у них оставались деньги, то иногда они покупали окрестные дома. Возникает небольшой стихийный монастырек. Иногда это были послушницы, которых изгнали из штатных или заштатных женских монастырей, которым не хватило места в штатных женских монастырях.
Иногда был другой путь. Одной из ярких представительниц такого рода монашества была первоначальница Дивеевской обители преподобная Александра Дивеевская (Александра Мельгунова), которая умерла в 1789-ом году.
Ее история достаточно известна и очень проста. Она – овдовевшая дворянка, после смерти единственного ребенка обосновывается в селе Дивеево, где ведет строгий полумонашеский образ жизни. Здесь она строит первую Казанскую церковь на свои средства. После воскресных служб, на паперти этой церкви, ведет беседы и учит местных крестьянских детей. Учит их заповедям, грамоте, если это возможно.
Преподобный Серафим даже сравнивал паперть Казанской церкви с ангельским престолом, с которого проповедует мать Александра. Очень высоко ее ценил. Потом она начинает заботиться о сиротах из окрестных деревень, покупает мельницу, чтобы они могли прокормиться. Создает небольшую мельничную общину девиц, которую, передает на смертном одре еще молодому иеродиакону Серафиму: «Попекись о моих сиротах».
Так возникла эта сиротская мельничная общинка в Дивеево. При Казанской церкви существовала еще одна общинка из взрослых женщин. Они были очень решительными подвижницами, живущими не иначе как по Саровскому уставу, читающими псалтырь в церкви, очень строго живут. А дивеевские сироты жили довольно мягко, поэтому у них были сухарики и другие атрибуты послабления, и к батюшке Серафиму они постоянно бегали через лес. Чего казанские не допускают.
Таких примеров возникновения общин очень много. В Арзамасе, рядом под Москвой, несколько таких обителей. Один из ярких представителей пустынножительства Зосима Верховский в конце жизни неожиданно оказывается основателем женской общины сначала в Сибири, которая затем перебирается под Москву. Так появляется Троице-Одигитриевская пустынь, к югу от Москвы, – станция «Зосимова Пустынь» Киевской железной дороги.
Интересный момент, что многие женские общины очень тесно связаны с тем или иным ярким духовным руководителем – или с Серафимом Саровским, или с Федором Ушаковым в Арзамасе, или с Зосимой Верховским. Пошехонские общины связаны с очень интересным старцем Адрианом Югским из Югской пустыни, которая сейчас – на дне Рыбинского водохранилища, и его учеником Иваном Ивановичем Троицким, старцем-странником.
Российская земля покрывается спонтанно-возникшими женскими общинами, которые сначала очень настораживают власти, так как их подозревают в раскольничестве, отношении к хлыстовкам и т.д. Такое настороженное отношение к ним было до 40-х годов, затем, во многом благодаря покровительству иерархов, таких как святитель Филарет Московский (Филарет Дроздов), они начинают постепенно легализоваться и обращаться в штатные общежительные монастыри.
К концу века из 156-160 общин, которые возникли в конце 18 – начале 19-го столетия, 96 были обращены в монастыри и составили цвет женского русского монашества уже XIX столетия. Лучшие примеры женского монашества рубежа XIX–XX веков будут происходить из бывших женских общин. Это будут Дивеевский монастырь из общинки матери Александры, Аносина Пустынь, Троицкая-Одигитриевская пустынь Зосимы Верховского и другие.
Таким образом, эти три русла, которое проложило себе монашество сквозь завал секуляризации и вообще государственной политики XVIII века. Они дали возможность выжить монашеству и принесли очень яркие плоды. Духовные в виде святых, культурные в виде встречи культурного образованного общества с церковью в Оптиной пустыни и социальные. Поскольку у русского старчества была очень важная социальная функция, которую оно выполняло в условиях глубокого кризиса православного прихода, но это уже другая история.