Наверное, не будет лишним дать краткую характеристику ее воззрений. Мы уже писали в другой работе (ср. прим. 1081), что этой великой императрице XVIII столетия, которая лишь внешне принадлежала обоим вероисповеданиям, евангелическому ее родины и греко–православному в России, было чуждо внутреннее благочестие, она судила о религиозных и церковных вопросах лишь с государственно–политической точки зрения. Этим ей суждено было не только обескуражить своего отца, но и поражать своих православных подданных, если только те сами не пребывали под сильным влиянием деистских представлений эпохи Просвещения. Религиозные воззрения Екатерины II не возвышались над рамками деизма. Благодаря своему большому уму и историческому чутью она удержалась от того, чтобы навязывать собственные религиозные взгляды широким массам своего народа. Еще до восшествия на престол Екатерина продемонстрировала всем, как высоко ценит она все стороны церковного ритуала; тем самым императрица все больше завоевывала симпатии церковной иерархии и народа, в противоположность своему мужу, который, будучи престолонаследником, а потом и императором, пренебрегал обрядами и потому для русского народа оставался чужаком, «немцем». Именно эти отступления «православного» императора от традиций Русской Церкви и его указы, которые после «добрых времен» императрицы Елизаветы снова продемонстрировали грубое вмешательство государства в церковные дела, сильно беспокоили иерархию [1087]. Екатерина очень хорошо поняла психологическую ситуацию, и в манифесте от 28 июня 1762 г. причина низложения императора объяснялась прежде всего в религиозном плане: «Всем прямым сынам отечества Российского явно оказалось, какая опасность всему Российскому государству начиналася самым делом, а именно: закон наш православный греческий перво всего восчувствовал свое потрясение и истребление своих преданий церковных, так что Церковь наша греческая крайне уже подвержена оставалась последней своей опасности переменою древнего в России православия и принятием иноверного закона» [1088].
Екатерина любила называть себя «православной императрицей» [1089], и в составленной ею самой истории ее правления было сказано: «Catherine йtoit montйe sur le trфne; elle y avoit йtй mise pour dйfendre la foi orthodoxe» [Екатерина возведена была на престол для обороны православного закона]. Себя она называла также «chef de l’Eglise grecque» [главой греческой Церкви] или «chef de son йglise» [главой своей Церкви] [1090]. Она с удовольствием подчеркивала, что рассматривает свою деятельность как религиозный долг, в ее воззрениях лютеранская мысль о религиозном отношении к призванию — «профессии» сочеталась с представлением о христианском долге православного царя. Слова Боссюэ, выбранные ею в качестве девиза к своему «Наказу», возможно, воспринимались ею в связи с этими ее убеждениями: «Seigneur mon Dieu! Sois attentif а ma voix et donne–moi de l’intelligence pour juger Ton peuple selon Ta sainte loi et selon la justice» [Боже мой, услыши меня и даруй мне разумение судить Твой народ по святому закону Твоему и по справедливости] [1091]. Это была официальная сторона ее религиозности. Если же заглянуть во внутреннюю религиозную жизнь Екатерины, то обнаружится совершенно иная атмосфера. Из ее писем и бесед с приближенными складывается другая картина. Она не была «церковным» человеком — церковные законы и обычаи были для нее лишь необходимостью, она никогда не обращалась к ним по внутреннему побуждению. Князю М. М. Щербатову это послужило основанием, чтобы поставить такой вопрос: «Имеет ли она веру к закону Божию? Ибо, если бы сие имела, то бы самый закон Божий мог исправить ее сердце и наставить стопы ее на путь истины. Но — нет! Упоена безмысленным чтением новых писателей. Закон христианский (хотя довольно набожной быть притворяется) ни за что почитает» [1092]. Церковную политику Екатерины лучше всего можно охарактеризовать ее собственным замечанием, сделанным еще до восшествия на престол: «Respecter la religion, mais ne la faire entrer pour rien dans les affaires d’Etat» [Уважать веру, но никак не давать ей влияния на государственные дела] [1093].
Сразу по воцарении Екатерины стал обсуждаться вопрос о церковных и монастырских владениях. 16 июля 1762 г., то есть через две недели после ее восшествия на престол, Сенат, «по прошению духовенства», принял постановление о том, чтобы возвратить имения церковным учреждениям, а с монастырских крестьян кроме 70 коп. подушного оклада взимать еще по 1 руб., который следовало разделить на две части: 50 коп. в казну на содержание инвалидов и 50 коп. церковным учреждениям, к которым возвращались монастырские крестьяне; следить за этими имениями должны были не назначенные церковными учреждениями управляющие, а избранные крестьянами старосты. Через два дня после этого указа, 18 июля, состоялось совместное заседание Сената и Синода, при этом мнения членов Синода разделились, архиепископ Димитрий Сеченов выразил мнение, что следует образовать особую комиссию из представителей духовенства и правительства, которая разработает штаты для епархиальных кафедр и монастырей и определит порядок распределения доходов от имений.
1087
Мое ук. соч. С. 571, 574. Ср. вышесказанное об указах о церковных имениях; к тому же ходили слухи о планах Петра III ввести некоторые «протестантские новшества». См. письмо графа Мерси–Арженто графу Каунитцу (28 мая и 18 июня 1752 г.), в: Сборник. 18. С. 371 и 391; а также: Болотов. Записки. 2. С. 172; Mйmoire de la princesse Dachkoff. 1. С. 41; Рус. арх. 1871. С. 2055; а также указ от 26 марта 1762 г., которого нет в ПСЗ, в: Рус. ст. 6 (1872). С. 567.
1088
ПСЗ. 16. № 11582; Манифест в связи с коронацией от 7 июля 1762 г. вновь оправдывал мероприятия 28 июня: императрица провозглашала, что этого требовала от нее «самая должность в рассуждении Бога (!), Его Церкви и веры Святой. ПСЗ. 16. № 11598; смерть Петра III была представлена как проявление воли Божественного Промысла. ПСЗ. 16. № 11599. Ср. мое ук. соч. С. 574.
1090
Рус. арх. 1865. С. 490; Сборник. 13. С. 378 (Вольтеру, от 27 декабря 1773 г.). 33. С. 142 (Гримму, от 23 апреля 1781 г.).
1091
«Наказ». Изд. Чечулина (1907). Хотя епископы (так называемая Комиссия архиепископа Иннокентия) восхваляли труды Екатерины (Титлинов. Гавриил Петров. С. 131–134), все же для Уложенной комиссии Русская Церковь и ее интересы остались вне поля зрения; духовенство не было представлено в ней своими депутатами; лишь Синод послал одного представителя в Комиссию. Флоровский А. Состав законодательной комиссии 1767–1774 гг. (1915). С. 57; Stдhlin. 2. С. 468. Ср. также мое ук. соч.
1092
Щербатов. О повреждении нравов в России, в: Рус. ст. 1871. С. 686; а также: Долгорукий И. М. Путешествие в Киев в 1777 г., в: Чтения. 1870. 3. С. 8; мое ук. соч. С. 574–576.