Вторая часть «Слова» важна для нас потому, что в ней выразилось национальное и патриотическое сознание Илариона. Владимир уверовал во Христа не в результате проповеди греческих миссионеров, как утверждает грекофильская Корсунская легенда [57], а исходя из внутренней потребности души и убеждения в истинности новой веры.
Национально–патриотические воззрения Илариона и его национально–церковная оппозиция грекофильской легенде об обращении Владимира были той идеей, которая выражала национально–культурные воззрения всего древнерусского иночества, в особенности печерской братии, и ревностно исповедовалась русским монашеством. Такие воззрения способствовали укоренению мысли о русификации Русской Церкви, в результате чего произошел ряд исторических событий, говорящих о наличии в Русской Церкви оппозиции политике Константинопольского патриарха. Национальные настроения Илариона были, возможно, не последней причиной того, что Ярослав в 1051 г., когда его отношения с Византией особенно обострились, велел Собору русских епископов хиротонисать Илариона и возвел его на вдовствовавший после смерти Феопемпта престол Киевских митрополитов. Начиная с этого времени сведений о митрополите Иларионе нет; на кафедре он оставался недолго: когда Ярослав стал снова искать примирения с Константинополем, Илариону пришлось оставить престол (1054/55).
Дальнейшая жизнь Илариона связана с историей Печерского монастыря и тогдашним монашеством, в особенности с национально–культурной деятельностью этой обители, ставшей духовным центром Древней Руси. Мы связываем дальнейшую судьбу Илариона с Печерским монастырем, поскольку разделяем гипотезу Приселкова о том, что Великий Никон (или Никон Великий) из жития Феодосия и митрополит Иларион — это одно и то же лицо [58].
Такую замечательную личность, как Иларион–Никон, невозможно изъять из истории древнерусского монашества, он должен стоять в центре внимания при выяснении вопроса о национальном самосознании Древней Руси. Национально–культурное творчество поглощало значительную часть духовных сил монашества, и в определенном смысле это имело негативные последствия для чисто аскетического делания, в первую очередь для братии Печерского монастыря. Но не известно, что было тогда важнее для Киевской Руси: формирование национально–русского самосознания или воспитание двух–трех поколений иноков, становление которых страдало из–за обмирщающего влияния государственных и социальных условий. Позднейшая история говорит скорее за первое.
После низложения с митрополичьей кафедры — это произошло после 1051 г. и незадолго до 1055 г., когда летописец уже называет митрополитом грека Ефрема, — Иларион пришел к Антонию, жившему в старой Иларионовой пещерке; и с этих пор Иларион известен уже как Никон Великий из жития св. Феодосия и Печерского патерика [59]. Перемена имени связана с пострижением в великую схиму. Никон сразу же стал играть особую роль в жизни Печерского монастыря. Поскольку Антоний не имел иерейского сана, Никон принимал и постригал послушников. Из–за пострижения двух дружинников великого князя Никон подвергся княжескому гневу и вынужден был на некоторое время уйти из монастыря. Он отправился в город Тмутаракань (по–гречески Таматарха), на берегу Азовского моря, где основал монастырь в честь Божией Матери (между 1061 и 1067 гг.); сам он оставался здесь недолго, в 1068 г. он уже снова мог вернуться в Печерский монастырь. В 1068–1074 гг. Никон был главным помощником Феодосия в духовном окормлении братии. После недолгого игуменства Стефана, который был преемником Феодосия и вынужден был покинуть обитель из–за недовольства братии, Никон в 1077/78 г. избирается настоятелем и управляет монастырем до своей кончины в 1088 г. Десять лет его настоятельства составляют одну из важнейших эпох в истории формирования монастыря. При нем было продолжено строительство каменной церкви, которую приглашенные греческие художники украсили живописью, резьбой и мозаикой [60].
Но самым главным делом было создание древнерусской летописи — творения подлинно христианского и национально–русского духа. Древнерусский монастырь с этих пор стал центром летописания, и облик русского летописца неотделим от чина черноризца. Вследствие этого взгляд на мир, заключенный в летописи, имеет христианский и аскетический характер [61]. В трагедии «Борис Годунов» А. Пушкин в прекрасной художественной форме и исторически верно изобразил древнерусского летописца в образе монаха Пимена:
57
Шахматов. Корсунская легенда о крещении Владимира (1906); он же. Разыскания; Пархоменко. Начало христианства на Руси (1911); Приселков. Нестор–летописец (1924). С. 52, 74–77; ср.: Baumgarten N. de. Saint Vladimir et la conversion de la Russie (1932), в: Orientalia Christiana. 79.
58
Приселков. Митрополит Иларион, в схиме Никон, как борец за независимую Русскую Церковь, в: Сборник в честь С. Ф. Платонова (1911). С. 188–201; он же. Очерки; он же. Нестор–летописец (1924); ср.: Шахматов. Разыскания.
60
Патерик (1911). С. 21, 24, 33; Приселков. Очерки. С. 206, 235; Голубинский. 1. 1. С. 687; 1. 2. С. 776 (2–е изд.); Шахматов. Разыскания. С. 435.
61
Георгиевский. Христианство в понимании русских людей в домонгольский период (1893); Сумцов. О национальном самосознании в домонгольской Руси (1905); Шахматов А. Разыскания (1908); Шахматов М. Опыты по истории древнерусских политических идей. 1. Прага, 1927. Общий очерк древнерусского летописания дан в: Сперанский. История древней русской литературы. 1 (1914). С. 301–318; 1 (1920). С. 325 и след.