Поэтому общинные элементы крестьянской русской жизни казались ему результатом отсталого исторического развития. Он не предлагал, в отличии от того, что он скажет позже, развивать их по социалистическому принципу. Но даже на этом этапе он утверждал, что возможность дальнейшего развития лежит на пути полного освобождения от любых форм рабства. Только гражданские свободы смогут оправдать сохранение общинных элементов на более позднем этапе.
Поэтому славянофилы выполняли в России ту же роль, что и последователи Сисмонди поколением раньше или физиократы. Обе эти философии вначале рассматривались как оправдывающие стародавние времена, как объясняющие и защищающие земельную собственность аристократии, относительное отсутствие промышленного развития, а иногда даже и оправдывающие крепостничество. Сейчас славянофилия накладывала похожую интерпретацию на немецкую философию истории, с её глубокой привязанностью к примитивному, к корням, к «народу» за границами политики. Но похожие попытки оправдания, сделанные людьми искренне верящими и которые честно были убеждены западными идеями, всегда оказывались оружием для их оппонентов: сначала для просвещенного Радищева, потом для более радикальных декабристов, а сейчас для Герцена.
Однако маловероятно, что это сыграло бы такую важную роль в их жизни, если бы не прибытие к славянофилам прусского исследователя Гакстгаузена, который исследовал следы коллективизма, сохранившиеся в центральной части Пруссии и который начал систематическое и терпеливое исследование русской деревни, её традиций и обычаев в разных областях империи Николая I. Будучи ярым сторонником своего «открытия», он объявил о нем миру в трех огромных томах.
Даже этот аспект русской жизни должен был быть «открыт» иностранцем. Естественно русские изучали вопрос общины задолго до него и делали это в свете современных социальных направлений, так как им надо было увидеть отражение своих собственных проблем в Европе. Только тогда могли они рассматривать их целостно. В восемнадцатом и девятнадцатом веках, например, большая часть споров между западниками и патриотами была не более чем эхо впечатлений английских, французских и немецких путешественников и писателей. Сейчас книга Гакстгаузена служила тому же, поощряя обсуждение коллективистских аспектов русской сельской организации.
Герцен встретился с ним в 1843 году в Москве.
«Меня удивил ясный взгляд на быт наших мужиков, на помещичью власть, земскую полицию и управление вообще. Он находит важным элементом, сохранившимся из глубокой древности, общинность, его-то надобно развивать, сообразно требованиям времени etc.; индивидуальное освобождение с землею и без земли он не считает полезным, оно противупоставляет единичную, слабую семью всем страшным притеснениям земской полиции, das Beamtenwesen ist gräßlich in Rußland {чиновничество ужасно в России (нем.).}.» (13 Мая 1843 Дневник Герцена http://az.lib.ru/g/gercen_a_i/text_0400.shtml )
Эта была защита патриархальной жизни против вмешательства современного государства. Но сущность этой защиты находилась не в аристократии, а в крестьянской общине. И именно это привлекло внимание Герцена, хотя теория Гакстгаузена и не убедила его. Он размышлял над тем, сможет ли община долго противостоять силе Beamtenwesen (чиновничества). «Состояние общины», - писал он, «зависит от того, что помещик ее богат или беден, служит или не служит, живет в Петербурге или в деревне, управляет сам или приказчиком. Вот это-то и есть жалкая и беспорядочная случайность, подавляющая собою развитие.» (13 Мая 1843 Дневник Герцена http://az.lib.ru/g/gercen_a_i/text_0400.shtml )
Столкнувшись с идеями Гакстгаузена, Герцен увидел, что только если община сыграет свою роль в эволюции российского государства и общества, только тогда её возможное сохранение и развитие может быть оправдано. Его защита патриархальности постепенно превратилась в народнический образ будущего русской деревни.