В 1970-80-х годах неоязыческий исторический миф развивался одним из направлений научно-фантастической литературы, представленным такими именами как В. И. Скурлатов и В. И. Щербаков. Среди источников этих построений была сфальсифицированная «Влесова книга», ставшая едва ли не Священным Писанием для многих русских неоязычников. Жанр научной фантастики как нельзя лучше соответствовал целям неоязычников и уровню подачи ими материала. Ведь, с одной стороны, их теории не имели шансов пробиться на страницы серьезных научных изданий как из-за царившей там суровой идеологической цензуры, так и просто потому, что эти теории не удовлетворяли элементарным научным требованиям. С другой стороны, научная фантастика как жанр пользовалась гораздо большей свободой и, кроме того, издавалась такими тиражами, о которых ученый не мог и мечтать. Вот почему к этому жанру широко обращались самые разные критики советской власти, прибегавшие для изложения своих неортодоксальных идей к эзоповскому метафорическому языку и эвфемизмам. Кроме того, как тонко подмечал известный писатель-фантаст Кир Булычев (историк-востоковед И. Можейко, 1934–2003), наше общество имеет «оппозиционный характер» и всегда готово выступить против любого официоза, любой ортодоксии, в разряд которых обыватели включают и общепризнанную науку (Обыденкин 2002). Вот почему научная фантастика, разбивавшая в пух и прах устоявшиеся представления, пользовалась беспрецедентной популярностью у советского читателя в 1970-х – начале 1980-х годов. В этом состоял один из парадоксов советской действительности тех лет (Каганская 1986; Stites 1992: 129, 153–154).
Таким образом, связь научной фантастики с политическими доктринами оказывается далеко не случайной. Хорошо известно, какую роль сыграли определенные направления западной фантастики 1920–1930-х годов в популяризации расистских идей, подготовивших массы к восприятию нацизма (Каганская 1987: 16; Hermand 1992: 246–262). Нет сомнений, что на сходную роль претендовали и научно-фантастические построения, о которых пойдет речь ниже. Правда, партийная цензура зорко следила за деятельностью писателей-фантастов, и в 1966 г. из недр Отдела агитации и пропаганды ЦК КПСС появилась записка А. Н. Яковлева и И. П. Кириченко, обвиняющая, пожалуй, самых талантливых советских писателей, работавших в этом жанре, братьев Стругацких, в отсутствии оптимистического видения будущего и даже в клевете на советскую действительность и антикоммунистических настроениях (Горяева 1997: 155–159; Кто… 1998). Еще раньше заместитель главного редактора Большой советской энциклопедии, проф. А. А. Зворыкин, попытался привлечь внимание высшего руководства страны к тому, что он считал серьезными упущениями в известном романе И. А. Ефремова «Туманность Андромеды». В 1959 г. он написал записку в ЦК КПСС, где отмечал, что писатель выстраивал «надуманный мир, оторванный от истории нашего времени». Он сомневался в полезности для советской молодежи романа, где не говорилось об идеалах коммунизма, как они были представлены классиками марксизма. Очевидно, подозревая научную фантастику в нелояльности советской власти, он предлагал создать специальную комиссию по экспертной оценке научно-фантастической литературы. Однако в те годы власти отнеслись к его предложению прохладно (Орехова, Петров 1994: 235–239).
С большей серьезностью власти подошли к вопросу об идейном содержании научной фантастики в 1969–1971 гг., когда стало ясно, что эта литература пользуется у населения, особенно у молодежи, необычайным спросом. Вначале на страницах «Литературной газеты» была развернута широкая дискуссия о научной фантастике. Многие из ее участников соглашались в том, что фантастика так или иначе отражает сложные социально-философские проблемы современности (Файнбург 1969) и ее ценность заключается в «человековедении» (Бестужев-Лада 1969). Некоторые шли еще дальше и отождествляли описываемое фантастикой будущее с «измененным настоящим» (Нудельман 1970), рассматривающимся как бы под увеличительным стеклом с целью предостеречь людей от дальнейшего развития некоторых негативных социальных, политических или экологических тенденций (Громова 1970). Так как героем фантастики называлась идея, то допускалось, что писатель мог проигрывать ее возможную реализацию не только в далеком будущем, но и в отдаленном прошлом (Тамарченко 1970). При этом отдельные авторы отмечали, что фантастика как жанр допускает двусмысленности, которые «идейные враги всегда готовы превратно истолковать» (Казанцев 1969). Сторонники такой позиции доказывали, что советская фантастика должна отличаться от западной своим оптимистическим настроем, отказом от антиутопии и «воплощением мечты о коммунизме» (Казанцев 1969; Замокшин 1970; Высоков 1970; Дмитриевский 1970).
Вместе с тем, обсуждая научную фантастику, советские критики всячески избегали таких понятий как «аллегория», «метафора», «иносказание». Самое большее, на что они могли пойти, – это вспомнить русскую поговорку «Сказка ложь, да в ней намек» (Шефнер 1969). Более откровенно ту же идею сформулировал выходивший в ФРГ журнал «Грани», увидевший в советской научной фантастике «эзопов язык», открывавший возможность для критики советского строя. Это не укрылось от недремлющего ока советской цензуры, и уже в феврале 1971 г. высказывания из журнала «Грани» были доведены до сведения членов ЦК КПСС (Орехова, Петров 1994: 246, прим. 1).
Непосредственным поводом, привлекшим внимание властей к советской научно-фантастической литературе, было появление романа И. А. Ефремова «Час быка», опубликованного в журнальной версии в «Молодой гвардии» в 1969 г. и вышедшего отдельной книгой в 1970 г. Реакция председателя КГБ Ю. Андропова была молниеносной: он усмотрел в романе «клевету на советскую действительность», о чем поспешил уведомить членов ЦК КПСС. Его предостережение было рассмотрено на заседании Секретариата ЦК КПСС 12 ноября 1970 г., где окончательное решение вопроса отдали на усмотрение ЦК ВЛКСМ, курировавшего журнал «Молодая гвардия». Самого писателя Ефремова, снискавшего к тому времени мировую известность, решили не трогать, тем более, что, как он сам настаивал в письме к секретарю ЦК КПСС П. Н. Демичеву, роман был критикой маоизма, искажавшего коммунистическую идею. Однако в романе были обнаружены «рассуждения, дающие возможность двусмысленного толкования» (то самое, о чем предупреждал А. Казанцев!), и за недосмотр А. В. Никонов был в 1970 г. снят с поста главного редактора журнала «Молодая гвардия» и переведен в журнал «Вокруг света (Орехова, Петров 1994: 240–246).
Положение научной фантастики, казавшееся незавидным уже к концу 1960-х гг. (Бестужев-Лада 1969), после этого еще более ухудшилось. В 1968 г. новым директором издательства «Молодая Гвардия» был назначен В. Н. Ганичев, историк по образованию, закончивший в 1956 г. Киевский университет. По свидетельству очевидцев, именно он вместе с заведующим отделом фантастики Ю. М. Медведевым[20] и сменившим того В. И. Щербаковым осуществил разгром отделов зарубежной литературы и научной фантастики (Измайлов 1990: 187; Борисов 1995; Кто… 1998)[21]. Русский патриотизм и прославление предков представлялись Ганичеву приоритетными, и ради этого он готов был простить любые исторические неточности и даже искажения. Не вынося «социалистического реализма», он, тем не менее, оставался ярым поклонником исторического мифа.
21
О ключевой роли Ганичева в русском националистическом движении постсталинского времени см.: (Митрохин 2003). Его советская карьера складывалась так: 1961–1966 гг. – заместитель главного редактора ж. «Молодая Гвардия», тогда же сотрудник отдела пропаганды и агитации ЦК ВЛКСМ, в 1967–1968 гг. – заведующий этого отдела, в 1978–1980 гг. – главный редактор «Комсомольской правды», а затем – «Роман-газеты».