Эта партия в Институте труда была менее сплоченной, чем в ЦСУ. Группу сионистов возглавляли Рысс, Шагалов, Коробчинский. Все они входили в партком института и считались самыми видными партийными активистами института. В конце 80-х два последних уехали в Израиль. Люди эти своей активностью буквально терроризировали институт, подавляли все проявления русских национальных чувств. Компартия для них была вроде дубины для расправы с инакомыслящими. Помню, как активисты сгоняли сотрудников института на общие собрания и устраивали чтения партийных документов и воспоминаний Брежнева. Тех, кто избегал этих собраний, по их инициативе прорабатывали, лишали премии. Вокруг сионистских активистов сплачивались их соплеменники, не имевшие ничего общего с наукой. При Шагалове большая часть его соратников год от года давала практически одни и те же отчеты со стереотипными выводами, добавляя только данные за последний период. Читать эти доклады было скучно и смешно. Редким исключением среди еврейской части Института труда были М. Г. Мошенский (зав. отделом капиталистических стран) и Слезингер. Это были серьезные исследователи, пользовавшиеся заслуженным авторитетом не только в институте. С Мошенским, несмотря на его происхождение, у меня установились хорошие отношения. Хотя ладить с ним был нелегко. Очень сложный человек, с частыми депрессиями и переменами настроения, он постоянно ругал «этих жидов» (его слова о Шагалове и Рыссе), от которых «не добьешься толку». В начале его выпады против «жидов» казались мне грубой провокацией, а затем я понял, что он как серьезный ученый действительно презирал их за некомпетентность и имитацию науки. Настроенный критически к советской власти, он, выходец из Одессы, поведал мне, как в этом городе расправлялись с белыми офицерами и членами русских патриотических организаций – Союза Русского народа и др. Их привозили лодками на два больших корабля, стоявших на рейде в заливе, садистски мучили, а потом убивали и бросали в море. Иногда в море выбрасывали изуродованные трупы, а большевики объявляли их жертвами бандитов. За короткий срок еврейские чекисты уничтожили по списку всех членов русских патриотических организаций.
Местные евреи не любили Мошенского и постоянно его травили. Я же понимал его, и когда представился случай, перевелся к нему в отдел. По его совету я начал писать докторскую диссертацию на тему «Качество трудовой жизни». Писал я ее, как и свою подпольную работу «Россия во времени и пространстве», в полной тайне, не надеясь выйти на защиту, пока абсолютная власть в институте принадлежала сионистской партии. Только через десять лет, когда полукровку Карпухина сменил на посту директора русский человек Е. Г. Антосенков, а большая часть представителей сионистской партии уехала в Израиль и другие зарубежные страны, мне удалось поступить в докторантуру и успешно защитить докторскую диссертацию.
Годы, предшествовавшие моей защите, были временем непрекращающейся полемики с контролировавшими институт еврейскими деятелями. Я был увлечен научными исследованиями, не боялся трудоемких и острых тем, которые могли вызвать неудовольствие вышестоящего начальства. Существовало довольно много научных тем, на исследование которых было наложено табу. Прежде всего это касалось любимых мною международных сопоставлений, особенно в области производительности труда и уровня жизни. Я постоянно отстаивал позиции, что в науке не может быть компромиссов и запретных тем. С того момента, когда начинаются компромиссы и ученые предпочитают не искать истину, а обходить запретные темы, наука превращается в фикцию.
Пользуясь моим научным азартом и горячностью, оппоненты (преимущественно из сионистов) часто подвергали меня несправедливой огульной критике. Делалось это, как правило, с «партийных позиций». Мне приписывали отход от марксизма-ленинизма, ленинских принципов советской науки, хотя политических вопросов в своих работах я не рассматривал. Партийная критика был только средством сионистской партии изгнать меня из института, к чему в отдельные годы они были очень близки. Однако расправиться со мной им мешала некоторая, хотя и очень слабая, поддержка со стороны некоторых работников ЦК КПСС, пользовавшихся моими научными материалами и записками. Нападки на меня усилились после моего конфликта с КГБ (о котором я расскажу далее) и прихода к власти Андропова, начавшего гонения на русских патриотов.