— Ладно, чемпион, — вдруг стал серьезным узкоглазый авторитет. — Пускай твою судьбу Гормон решает!..
После ухода узкоглазого старожилы барака ему объяснили, что навещал футболиста лагерный авторитет по кличке Дерсу, поживший в камере смертников за двойное убийство два года, но ему помилование вышло. А Гормон — смотрящий зоны, хоть и совсем молодой, но коронованный вор. Зону крепко держит, лют и жесток.
Единственное, что делал Колька исправно — это отсылал на станцию Курагыз свои письма. И столько в них было намешано… А ответа все не было…
Его оставили на время в покое, и он опять потихонечку шил рукавицы, но все равно жизнь была не в жизнь, хоть и почки поправились, и синяки с лица сошли. Ждал Колька встречи с этим Гормоном и понимал, что нарочно оттягивают ее, чтобы пострашнее стало.
Прошло аж три месяца, прежде чем его позвали. За это время Колька совсем сошел с лица и стал похож на доходягу, которому осталось жизни на одну батарейку «крона».
Жратва была не в радость, и даже самый крепкий чифирь не способен был избавить от страха.
Позвал все тот же узкоглазый Дерсу.
— Я — не казах! — почему-то сказал. — Я — монгол!
— Я — не татарин! — ответил Колька. — Я русский!
— Ты это чего? — не понял монгол.
— Ничего.
— Пошли.
И они двинулись через всю зону. Дело было под ночь, злобно гавкали служебные овчарки, и лучи прожектора то и дело пересекались на идущих. Колька шарахался в сторону, но с двух сторон его сдавливали два костлявых молчаливых мужика.
— Не рыпайся! — цыкнул Дерсу.
— Так застрелят же!
— Я им застрелю!..
За все время пути их никто не окликнул, и это было странным, как будто не зеки шли через всю зону, а лагерное начальство.
Наконец пришли.
Этот барак был самым небольшим из всех виденных Колькой строений на зоне. Сначала он принял его за административное помещение, но когда вошли, тусклый свет лампочки и привычная барачная вонь убедили его, что проживают в этом помещении такие же зеки, как он. Но вот такие же ли? Вопрос… Колька услышал музыку. Она доносилась чуть слышно из транзисторного приемника «Spidola», стоящего на тумбочке с кружевной салфеткой. Пускал пар электрический чайник, и пахло жареной колбасой, отчего слюна выделилась. Все нары были завешаны кусками материи, так что получалось подобие отдельных комнатушек.
«Вот это живут», — успел подумать Колька и получил удар под лопатку. Впрочем, не сильно его стукнули.
— Зачем? — посмотрел на Дерсу Колька.
— Просто. Больно, что ли?
— Нет.
— А ты колбасу нашу не нюхай! Не твоя!
— Не дышать, что ли?
— Борзый?
— Нет.
— Тогда глохни!
Он замолчал и стал ждать, исподволь разглядывая мужиков, которые сопровождали его до жилища смотрящего. Оба жилистые, с бесцветными пустыми глазами. Все пальцы в кольцах наколок, ручищи, как лопаты.
«Душегубцы», — решил Колька, да и про себя подумал, что и сам душегубец, хоть и по самообороне.
Дерсу заглянул за одну из занавесей и что-то тихонько спросил. Услышал только ему предназначенное: «Начинайте пока без меня», кивнул и, задернув занавеску, блеснул глазами.
Монгол сел на стул с мягким сиденьем, достал из тумбочки пачку чая грузинского и высыпал половину в алюминиевую кружку. Залил кипятком и накрыл кружку сверху миской.
— Значит, короля пидоров в поезде мочканул? — неожиданно спросил.
— Никого не трогал, — пошел в отказ Колька.
— Дяде Моте хрен оторвал?
Колька молчал.
— Язык проглотил? — поинтересовался Дерсу, приподнимая миску и заглядывая в кружку.
— А вы чего, — вдруг задал вопрос Колька, — за пидоров впрягаетесь?
Спросил и подумал, что жизни ему осталось на один взмах ножа.
— Мы за пидоров не впрягаемся! — раздался тоненький голос из-за занавески.
Она отдернулась, и Колька онемел от увиденной картины.
На нарах сидел, откинувшись на подушки с кружевными наволочками, мальчишка лет десяти с большими печальными лилипутскими глазами. Все его бледное лицо поросло белым пухом, а лоб бороздили глубокие морщины. Мальчишка был наголо выбрит, и казалось, что какая-то тяжелая болезнь гложет ребенка…
— Так вот, Гормон! — Дерсу взял кружку готового чифиря и поставил ее перед странным мальчишкой. — Так вот, Гормон, футболяка наш знаменитый! Дядю Мотю замочил да футбол страны Советов под откос пустил!
Ребенок с печальными глазами хлебнул чифиря и тихонько спросил:
— Это правда?
— Малец, — прошептал одними губами Колька.
Белесые ресницы мальчишки вздрогнули, он оторвался от чашки и посмотрел вокруг.
Почудилось, подумал и вновь хлебнул черного, как ночь, напитка.
— Малец! — чуть громче прошептал Колька.
От этого призыва Гормон закашлялся и недоуменно поглядел на присутствующих. Оторвал спину от подушек и задышал тяжело.
— Что? — не понял Дерсу. — Какой Малец?..
Колька пожевал ртом, наполняясь слюной, затем харкнул с таким усердием, что слюна пролетела через весь барак и прилипла к оконному стеклу.
— В хате плюнул! — почернел лицом Дерсу, и в его руке блеснуло лезвие.
— Осади! — заорал Гормон детским голосом и вскочил с кровати, сделавшись вдруг страшным. — Все назад!!!
— Да он же… — попытался что-то сказать Дерсу, но еще раз услышав пронизывающее «Назад!», попятился к стене, а костистые мужики враз скрылись за занавесками.
Гормон подходил медленно и смотрел, вглядывался в Колькино лицо. Он рассматривал снизу вверх, и постепенно губы его детские растягивала улыбка.
— Дверь… — признавал он. — Культя!..
Он бросился к Кольке, раскрывая объятия, а Колька нагнулся, почти на колени встал, чтобы принять его к груди и заглянуть в глаза самого близкого друга детства.
— Малец! — вскричал он уже в полный голос. — Малец!..
— Дверь!..
Они обнимались так истово, так велико было их обоюдное счастье от встречи, что опупевший от такой невиданной картины Дерсу сам не заметил, как опустил два пальца в настаивающийся чифирь…
А они все не могли оторваться — щека к щеке, гладили друг другу бритые бошки, спрашивали и отвечали: «Ты?!!» — «Я!..»
— Чего вылупился! — отвлекся на секунду Малец. — На стол накрывай, колбасу тащи!
Малец поволок за собой Кольку, и они рухнули на кровать с кружевными подушками. Засмеялись, как дети. Занавеску задернули!..
Дерсу на мгновение подумал, что и смотрящий, и футболист этот — из команды почившего в бозе дяди Моти, но ошпаренные чифирем пальцы прояснили мозги, и монгол решил, что чем меньше ты делаешь выводов, тем длиннее твоя жизнь!..
Встал и ловко принялся собирать на стол. Из-за занавесок появились костистые телохранители и безмолвно помогали. На столе появились бутылка водки, квашеная капуста, банка со шпротами и скворчащая на сковороде жареная колбаса с картошкой.
— Готово! — негромко возвестил Дерсу.
Они появились обнявшись, улыбающиеся. Но при виде Дерсу и двух молчунов Колька улыбаться перестал и напрягся.
— Не боись! Пока я жив, тебя никто не тронет! Да и когда сдохну, не боись, одной памяти обо мне страшиться будут!
Малец сел на самую высокую табуретку и налил водки, да только себе и Кольке.
— Друг мой самый близкий! — сказал мужикам и кивнул головой.
Один из молчунов подхватил бутылку и доразлил содержимое по кружкам.
— Жрите быстрее! — шикнул Малец. — Мне со своим другом наедине пообщаться охота!
Через минуту за столом остались только Колька и Малец. И общались они до самого утра самозабвенно.
— Как наши?
— Кто где…
Колька рассказал и про Лялю, и про Кишкина, и про всех остальных.
Малец сидел на табурете и, слегка закатив глаза, вспоминал что-то.
— А я Надьку отчихвостил! — вдруг признался Колька.
— Это какую такую Надьку? — вскинулся Малец.
— Ну у которой на ж..е веснушки!
— И что, правда веснушки? — засмеялся Гормон.
— Правда.
А потом Колька рассказал, как сейф из команды попер, как ему явку с повинной не зачли и показательный суд устроили…