Известия о новой ереси, о которой инок Авраамий писал не позже конца 1660–х годов, так как вскоре он был сожжен в Москве, дошли и до Аввакума, который взволнованно реагировал на них в своем обширном “Послании к отцу Ионе” и отчасти в “Послании к братии на всем земном шаре”[258]. Определяя все учения, которые не следовали иконопочитанию как неправославные и западноеретические, протопоп писал Ионе в середине 70–х годов: “А иже держат Евангелие и Апостол, а святые иконы отмещут, то явные фряги [то есть западного учения] есть, сиречь немцы. И их вера такова: не приемлют святых семь собор[ов], ниже словес святых отец, ни иконного поклонения, но токмо Апостол и Евангелие, и евангелики глаголются, також лютерцы и кальвинцы. Священнический сан, иноческий отринувше; и баба и робя умеюще грамоте, то и поп у них”. Не имея в своем далеком Пустозерске точной информации, Аввакум прежде всего обратил внимание на непоклонение иконам и наставничество женщин, которое было характерно для христовцев, имевших не только своих “христов” и “саваофов”, но и “богородиц”. Кроме того, Аввакум в своем послании предупреждал своих “верных” не только об опасностях христовской проповеди, но и выступал против учения протестантов, будь они последователи сект мистического или рационалистического склада.
Непочитание икон христовцами отмечал и Евфросин, который тоже наблюдал эту новую секту и в Павловом Перевозе, и в северной части Костромского края, где он боролся с беспоповскими самосжигателями. Как всегда, чередуя несколько тяжеловесный стиль богословских рассуждений с иронической рифмой скоморошьего типа, Евфросин оплакивал раскол внутри самих противников никонианских новшеств:
Егда же время вознешеся в долготу,
и гонения распростреся в широту,
быть возмущение и меж гонимыми не мало:
но в различные толки рассекоша себя сами…
вси любят зватися староверцы,
а иные посреди обретаются зловерцы,
…яко ж Костромские лже–христомужи…
окоянии ж их пророцы,
пагубы внуцы,
Павлова ж перевозу духомолцы
и иконоборцы[259].
В другом месте своего “Отразительного письма” Евфросин еще резче громил павловских и костромских “лже–христомужей”:
Павловцы–иконоборцы,
проклятии поганцы,
и есть и будут и бусорманы,
а не христиане.
Костромичи лже–христовцы,
мерзостнее и проклятее,
и да никто от христиан,
дерзнет их, врагов, христианами звати[260].
Из резких характеристик, данных Кириком и Евфросином, которые сами могли наблюдать христовцев и непосредственно ознакомиться с их христологией, наиболее ярко выделяются две черты этого нового течения: эти сектанты были духомольцы, то есть мистики, и у них были лже–христомужи, или пророки, называвшие себя Христом или Богом. Уже неоднократно цитируемый в этой работе В. Фролов, который тоже ознакомился с христовцами около 1700–го года, почти что при самом зарождении их секты, и затем наблюдал их в разных местах России, дает, как всегда, краткую, но систематическую характеристику их богословия, которое он по имени вожака одного из христовских “кораблей”, или общин, называет Наговщиной.
Схематизируя учение христовской секты, Фролов пишет: “Сия же их пакостная ересь:
1. иконам не поклоняется
2. своему учителю Ивану честь и поклон отдает, подобный яко Христу
3. руку его целовали яко Христу
4. свещи перед ним вжигали
5. девку имели некую скверную за Богородицу
6. за 12 апостолов имели мужиков простых
7. ядуще нощию тайно от людей
8. во одной келий темной жил мужеск пол и женск…
9. сей Иван Нагой дивы некия несказанныя мерзкия показоваше своим последователем, страшно иже писати…”[261]
Фролов отмечал, что помимо тех общин, которые он наблюдал в Касимовском уезде Рязанщины, движение христовцев распространилось на Балахонский уезд Нижегородских пределов, на Онежский край, и что христовцы “яко жиды” бегут от правительственных преследований “в разные страны и украйны”, распространяя и там свою ересь[262].