Суд, естественно, был отложен. Долго мыкался Яшка по больницам. Осклабляясь, отзывался только на адмиральское прозвище. Часто закатывал буйные припадки. Так что в конечном счете оказался в печально знаменитой Днепровской спецбольнице. «Вышку» ему заменили пятнадцатью годами, и припадки мигом прошли. Освободившись после «пятнашки», Яков принялся обивать пороги ОВИРа.
Туго выпускали в конце шестидесятых, но явление седого, костлявого, длиннорукого циклопа с фантастическим лагерным сроком проняло и толстокожих овировцев. Пару раз Якова привычно отфутболили по инстанциям, пока ему не удалось выяснить, кто конкретно может решить его вопрос.
Выстояв очередь к вальяжному, блистающему благородными сединами чиновнику, Яков вошел в кабинет, улыбаясь до ушей. Улыбка эта была ужасающа. Казалось, черная впадина глазницы смотрит зорче, нежели уцелевший глаз. Однако чувствуя себя на своей территории под защитой закона, хозяин кабинета не растерялся, привыкнув, что и более значительные люди пресмыкаются перед ним.
Яков сделал два неслышных шага по ковру и оказался рядом с чиновником. Нагнулся — и лицо его зависло в сантиметре от начальственного носа. Еще шире улыбнулся, выпрямился, с достоинством отряхнул лацкан пиджака, сшитого у лучшего портного. Это не понравилось. Чиновник любил в просителях скромность. Изложив в краткой и доходчивой форме свою автобиографию, Яков четко сформулировал дальнейшую программу.
— Мне здесь оставаться — все равно тюрьма. Я там сорок лет отбухал — поздновато перековываться. А кушать мне надо много, поправляться. Так что сделай доброе дело — гони меня к чертовой матери. Людей пожалей… А нет — так у меня за жмуриков два срока, третий будет — за тебя…
Чиновник предпочел не рисковать. Даже не намекнул на компенсацию за труды. Да и кто бы ему дал? Пусть спасибо скажет, жив остался.
Через три месяца бетон аэропорта Бен-Гурион покорно стелился под неторопливыми подошвами Якова Моисеевича. Встречающие были немногочисленны, но выделялись среди толпы. Коллеги, единомышленники. Из тех, что доставили столько хлопот полиции за относительно недолгое пребывание в Израиле. Интерес к ним проявлял даже «Моссад», пренебрегающий мелочью. Крупные политики делают большие деньги, большие деньги делают крупных политиков.
Свое место в жизни Яков Моисеевич, теперь уже навечно Нельсон, определил давно и не в Израиле. Специфическая слава, не знающая государственных границ и овировских проволочек, его опередила.
Так что у израильских друзей были основания относиться к могучему старцу со всей серьезностью. И все же неловко пожилому человеку самолично мараться на «мокрых» делах. Мозговой центр — вот его функция. Приказы Нельсона исполнялись без промедлений, и невзирая на преклонный возраст, он лихо управлялся со своим беспокойным хозяйством. Бунтовать против него никому и в голову не приходило.
Он был вполне удовлетворен. Сладость власти, почет, лесть… За двадцать лет он не только неизмеримо упрочил свое положение, но и вырастил дело, наладил прочные связи. Все у него было, и лишь одного просило сердце. Наследника! Но тут не помогало ни искусство наиопытнейших путан, ни особый режим питания, ни восточные стимуляторы, стоившие бешеных денег. А ко всякого рода новомодным штучкам вроде искусственного осеменения Нельсон относился брезгливо, считая их извращением. Со свойственной лишь выходцам из России, и то старой закалки, категоричностью не терпел в этой области никаких отклонений. Для своих. Хотя в контролируемом организацией районе исправно функционировал, принося доход, Клуб сексуальных меньшинств.
Что ж, деньги не пахнут. Купюры от педиков ничуть не хуже, чем от торговли наркотиками. Здесь не стоит связываться с обычными торгашами, которые ни в чем таком не замешаны. Полиция в Израиле грамотно «ловит мышей». А с советскими олим и вовсе не церемонится. Богатый, бедный, безработный или уважаемый мафиози — один черт. Нет уж, лучше обирать тех, у кого рыльце в пушку.
Кандидатов в наследники под рукой было — пруд пруди, но наследник должен нести частицу его крови. Может, хоть тогда можно быть спокойным, что не получишь от него пулю, чтобы побыстрее освободилось кресло босса.
Вспомнил о племянниках. Первый, Арон, подошел сразу — со взгляда. Рослый, неглупый, с гибким умом. За восемь лет в Израиле прочно укоренился в новой среде.
Тот, кто рос и закладывал основы своего дела в условиях нашей страны, не пропадет в любом зарубежье. Не слишком плодородная щебнистая почва страны предков оказалась благотворной для Арона. Он не прогадал, когда в Италии, на перевалочной базе эмиграции отказался от возможности проследовать в Штаты.