— Да, здоровье стоит беречь. А в котором часу вы вчера прилетели в Днепропетровск?
— Строго по расписанию — в тринадцать ноль-ноль.
— Не было никаких незванных гостей?
— Видите ли, это физически невозможно. Ко мне без предварительной договоренности никто не приходит. Звонок отключен, а двери тамбура запираются. Соседи — чрезвычайно пожилые люди, на стук в наружную дверь не откликаются. Это вам повезло, мы ждали, что приедет человек из типографии, вот и открыли внутреннюю дверь. Стучат — а это вы.
— А вчера, когда прилетели, дверь тоже оставалась открытой?
— Куда там. Не до того. Я буквально помирал. Задраили все щели, Азиз отпаивал меня травами…
— Значит, никто к вам не приходил, и вы оба никуда не отлучались?
— Помилуйте, куда же я мог отлучиться! Жар под сорок. Да и Азиз не мог оставить меня в таком состоянии.
На лбу Глуздова выступили крупные капли пота, Азиз подал больному таблетку, стакан с водой. Взглянул на майора и удрученно прикрыл глаза — по его мнению, допрос затянулся. Стронин заметил, что в их отношениях не ощущалось той преграды, которая всегда разделяет подчиненного и начальника. Скорее — просто приятели, у которых общие интересы или работа. Помедлив, майор пошел напрямик:
— Скажите, Валерий Евгеньевич, каковы ваши отношения с Грибановым? Личные и деловые.
— Личных — никаких. Обычные деловые. Так сказать, производственные. Он давал мне для обработки и редактирования, ну, скажем, некий плод своего творчества. При некоторых усилиях его можно было и напечатать. У нас слово «зона», если уж появляется в тексте, до сих пор гарантирует читательский интерес. В сущности, такие творения проще не дорабатывать, а сразу писать наново. Я от Грибанова не скрывал, что подобных рукописей в потрфеле любого издательства больше, чем достаточно, и вряд ли стоит тратить столько сил, чтобы возникла еще одна. Он, разумеется, огорчился, стал просить совета. Но что я могу? Единственное, чем мог помочь — не стал брать за работу денег. Тут, конечно, и моя дружба со Львом Аркадьевичем сыграла роль, да и сама проблематичность издания. Ну, а пробился бы в печать, в чем я, признаться, и сегодня сомневаюсь, заплатил бы, был у нас уговор. Я месяц угробил на эту повестушку, написанную на уровне бытовой графомании, а затем Андрей рукопись забрал — показать кому-то из, как он выразился, «специалистов», и пропал. Ему все чудились какие-то промахи, проговорки в тексте. Тайны, что ли, какие-то уголовные? Ну, о деньгах я не беспокоюсь: Лев Аркадьевич поручился за племянника… Да и вообще — грешно как-то об этом… А сколько нервов такая работа стоит! День и ночь за машинкой. Вот, видно, сорвался, тут меня и прихватило. Всегда так — чуть перегрузка, и сейчас же все болячки наружу. Тут еще и с моей книгой сроки поджимают. Если разобраться, то и за работу эту я взялся не из-за денег. Этого добра мне хватит. Тут главное — прикосновение к новому, творчество и сотворчество.
— Не бережет себя Валерий Евгеньевич, — внезапно вмешался Валиев. — Разве это работа — неделями на одном кофе? Жизнь-то одна!
Вспышка его была искренней, на патрона своего он смотрел с почти молитвенным восторгом. И этот уют, тепло в квартире, порядок и аккуратность, за которыми как будто стояла мягкая женская рука…
Что ж, счастье выглядит по-разному…
Решение задержать Квициани лейтенант принял свой страх и риск. Именно за эту решительность, отсутствие колебаний и цепкость начальство ценило Сидорова, но не спешило продвигать по службе. Впрочем, все понимали, что столь хваткий исполнитель своего не упустит. Машину он водил виртуозно, как и все, что приходилось делать руками. Баловали вниманием Сидорова и дамы. На то у них был свой резон. Особую благосклонность к ясноглазому круглолицему лейтенанту проявляли увядающие супруги начальства. Ну, что ж, иные карьеры так и строились…
Как ни финтил многоопытный Квициани, ему так и не удалось отделаться от «хвоста». Ох, как не хотелось ему привозить за собой слежку в этот домик на окраине! Однако раз на раз не приходится. Как ни вертелся он в машине, заглядывая во все зеркала, ничего подозрительного обнаружить ему не удалось. Подъехав к неприветливому строению в конце тупика, вышел, даже не заперев дверцы. А в этом районе не то, что в сумерки, — днем нужно на последнюю развалюху амбарный замок вешать. Не говоря уже о новых «жигулях». Есть, значит, у этого дома некое «защитное поле». Никто не сунется.