— Эту старый вещь я купил на один хороший аукцион. Он давно со мной, мой удача, талисман. Помогает в дела. Теперь вы — мой талисман. Я дарить его вам, чтобы обязательно возвращаться. Старый серебро — новый дружба!
Елена ослепительно улыбнулась. Тем временем Илья усаживался за пианино. Сознавал ли мистер Левин свою значимость? Или просто действовали коньячные пары?
Осторожно шепнув — «муж», Елена остудила старческий пыл. Легко поднявшись, чуть поводя бедрами, прошествовала к окну, чтобы уложить презент в сумочку.
Мягко и чисто зазвучали первые аккорды. Легко переключающийся с лирики на грубую прозу, Левин завозился на столе, подбирая новый ассортимент кушаний. После паузы силы опытного едока, казалось, удвоились. А когда Заславский, побродив по клавишам, извлек давнюю, но незабвенную мелодию, даже ломано, но вполне узнаваемо стал подтягивать тонким фальцетом: «Поплили тумани на реко-ой!»
Присутствующие аплодировали стараниям заокеанского гостя вполне искренне. Сам растрогавшись, Левин, промокнув свежайшим платком уголок глаза, вновь обратился к гастрономии. Однако, когда Илья вернулся за стол и прозвучал очередной тост, произошло нечто странное. Оба они — Заславский и американец, опрокинув рюмки, как по команде принялись за икорный салат. И оба, одновременно отведав, скривились, а американец даже стал отплевываться, что-то нечленораздельно восклицая. Содержание соли в салате оказалось чудовищным. Бурча извинения, Левин бросился вон из зала. Хлопнула дверь туалета.
— Сидите, я сам! — второй потерпевший также покинул собрание.
Оставшиеся недоуменно переглядывались. У всех салат был не тронут на тарелках.
— Что случилось? По-моему, все в норме, чего плеваться? — от недоумения Штерн забыл о субординации.
Ответил ему сам виновник суматохи. Притворив за собой дверь, Левин растерянно сообщил:
— Икра — вкусно. Но зачем столько соль? Ваш повар — влюблен!
Люкин смотрел на друга с Запада с ласковым сочувствием. Штерн, решив, видимо, проявить солидарность, подцепил вилкой салат и, сначала с осторожностью, а затем все более увлекаясь, с удовольствием управился с ним.
— Но, дорогой Артур, солоновато, конечно, но на то она и икра!
Елена поднялась со стула у окна, на который опустилась, когда произошло недоразумение, и направилась к травмированному местными кулинарами американцу.
Раздраженный голос Ильи из-за затворенной двери свидетельствовал, что автора пересола обнаружить среди персонала «Таверны» не удалось. Пергаментное лицо Левина, рассеянно теребящего ворс висящей в простенке между дверью и пианино кабаньей шкуры, вновь страдальчески исказилось. Однако, влекомый своей дамой, он покорно вернулся к столу.
Не прикасаясь к вилке, метнул в рот ломоть белорыбицы, с аппетитом зажевал лоснящимися губами. Искоса лаская взглядом Еленины прелести, занес руку с бокалом — и все пошло путем.
Не выдержав предложенного темпа, вывалился из-за стола раскрасневшийся Штерн, двинулся, нетвердо ступая, к двери, на ходу нашаривал молнию брюк. В форме оставался только мало пьющий Люкин, уже с минуту постукивавший ногтем по сигаретной пачке. Наконец, решившись, он резким движением извлек сигарету, словно надумавший разоружиться — обойму из пистолета. Зажигалка мягко щелкнула, пополз к вентилятору завиток сигаретного дыма. Затем, доверительно склонившись к вяло кивающему Левину, заговорил с интонациями эстрадного гипнотизера:
— Дорогой Артур, вы не можете себе представить, как я рад, что нас свела судьба. Я всегда к вашим услугам. С Заславским ли, без него — нам суждено работать вместе. Я — порядочный человек, у меня есть средства…
— Ваш гарантий — наш бизнес. Жемчуг я привезти, но это — только первый шаг. Я думать еще — в чем наш гарантий.
Левин закашлялся, надолго прервав беседу, отмахивался смятой несвежей салфеткой.
— Все-все, никаких сигарет… Выхожу, выхожу… Но я надеюсь, в ваш следующий приезд мы продолжим… — неловко, словно школьник, пряча сигарету в рукав, Люкин торопливо направился к выходу. — Заодно взгляну, что там Илья. А то заведение может остаться без повара. Совсем нервы ни к черту у него с тех пор, как вернулся. Сейчас все уладим. Главное — спокойствие.
Двери Люкин притворил мягко, бесшумно. Штерн также еще не возвращался, и американец остался в зале наедине с Еленой. Момент был на редкость благоприятный.