Другой видный русский военный теоретик предвоенной эпохи – генерал А. Г. Елчанинов, ординарный профессор Николаевской академии Генерального штаба по кафедре стратегии. Он являлся автором ряда работ по русской военной истории (прежде всего о деятельности А. В. Суворова и войне 1812 г.), а также о стратегии и тактике. Главный военно-теоретический труд А. Г. Елчанинова – «Ведение современных войн и боя»[2].
Сторонник самобытного развития русского военного искусства, А. Г. Елчанинов рассматривал стратегическое искусство как синтез истории и современности. Подготовка к войне должна быть комплексная, с полным напряжением и нравственных и материальных сил государства – к ней необходимо готовиться не только в военном смысле, но и с политико-хозяйственной точки зрения.
Говоря о формах стратегических действий, А. Г. Елчанинов указывал, что т. к. тактический прорыв в связи с резко возросшей огневой мощью войск (особенно артиллерийского огня) и плотностью все более эшелонируемых в глубину боевых порядков противника стал весьма затруднен, первостепенное значение приобретает стратегический прорыв. Как отмечал теоретик, чем меньше возможностей уничтожить противника обходами и охватами, тем важнее прорыв, а чем менее выполним прорыв, тем эффективнее, в свою очередь, должны быть обходы и охваты. Основной целью на войне должна оставаться угроза коммуникациям врага и их захват – венцом этих маневров является стратегическое, а в дальнейшем и тактическое окружение. Стратегические обходы, по справедливому замечанию А. Г. Елчанинова, требуют особого отношения к использованию фактора внезапности.
Другой видный русский и советский военный теоретик полковник Генерального штаба, ординарный профессор Николаевской академии Генерального штаба А. А. Незнамов[3] также считал, что в условиях начала XX века стратегический прорыв более труден и опасен, чем прежде.
Таким образом, у русской армии к началу Первой мировой войны имелась комплексная военно-теоретическая база, адаптирующая основы стратегического искусства к современным условиям. Исследуя все стороны этого искусства, русская военная наука призывала действовать активно, применяя стратегический маневр.
Подходить к оценке стратегического искусства русской армии следует с учетом того обстоятельства, что Первая мировая война была войной нового поколения.
Прежде всего, она являлась коалиционной войной.
В свете коалиционной стратегии действия противоборствующих сторон подчиняются несколько иным законам, и, казалось бы, бессмысленные боевые операции и безрезультатные кампании оказываются наиболее эффективными.
В коалиционной войне даже поражение одного из союзников зачастую вызывает победу другого – и тогда поражение может иметь большее значение, чем победа. Но союзники должны помнить друг о друге во время проведения боевых операций и руководствоваться прежде всего не узкоэгоистическими интересами собственного фронта, а пользой коалиции в целом.
Доктрина коалиционной войны сформулировала следующие принципы, на которых основывается любая коалиция, и при соблюдении которых возможна общая победа всего блока: 1) сила коалиции основывается на моральной дисциплине членов коалиции; 2) каждая входящая в состав коалиции нация обязана сражаться в рамках, установленных общим планом совместных действий – отдельные инициативные выступления запрещаются; 3) национальные интересы должны уступать общим интересам[4].
И в ходе развернувшейся войны германскому блоку не удалось громить своих противников поодиночке: как только врагу удавалось создать перевес на одном из фронтов и начать там наступление, следовало наступление их противника на другом ТВД. Германцы и их союзники так и не смогли добиться решающего успеха ни на Русском, ни на Французском фронтах (а длительная война вела к неминуемому поражению Германии) во многом благодаря усилиям русской армии.
Нахождение России в составе Антанты и необходимость подчинять свои стратегические интересы реалиям коалиционной войны наложили отпечаток на русское довоенное стратегическое планирование.
В соответствии с Франко-Русской военной конвенцией 1892 г. Россия должна была выдвинуть против Германии 800-тысячную армию, облегчив ситуацию для французской армии (численностью 1 млн. 300 тыс. человек). Конвенция предусматривала одновременность мобилизационных усилий и взаимопомощь союзников. Главным противником называлась Германия.