Сотни критиков указывали на несоответствие между индивидуализмом "Рассуждений" Руссо и юридизмом "Общественного договора". Задолго до рождения Руссо Фильмер в "Патриархе" (1642) избавился от представления о том, что человек рождается свободным; он рождается подвластным отцовской власти, законам и обычаям своей группы. Сам Руссо после первоначального призыва к свободе все дальше и дальше уходил от свободы к порядку - к подчинению индивида общей воле. В основном противоречия в его работах лежат между его характером и его мыслями; он был бунтарем-индивидуалистом по темпераменту, болезням и отсутствию формальной дисциплины; он был коммунистом (никогда не коммунистом, даже не коллективистом) по своему запоздалому пониманию того, что ни одно действующее общество не может состоять из маньяков. Мы должны допустить развитие: идеи человека зависят от его опыта и лет; естественно, что мыслящий человек может быть индивидуалистом в юности - любящим свободу и стремящимся к идеалам - и умеренным в зрелости, любящим порядок и примирившимся с возможным. Эмоционально Руссо всегда оставался ребенком, возмущаясь условностями, запретами, законами; но когда он рассуждал, то понял, что в рамках ограничений, необходимых для социального порядка, могут сохраняться многие свободы; и в конце концов он понял, что в обществе свобода - не жертва, а продукт закона, что она скорее увеличивается, чем уменьшается благодаря всеобщему повиновению ограничениям, налагаемым коллективно. И философские анархисты, и политические тоталитаристы могут цитировать Руссо в своих целях,37 и в равной степени несправедливо, поскольку он признавал, что порядок - это первый закон свободы, а порядок, за который он выступал, должен был быть выражением общей воли.
Руссо отрицал наличие реальных противоречий в своей философии. "Все мои идеи последовательны, но я не могу изложить их все сразу".38 Он признал, что его книга "нуждается в переписывании, но у меня нет ни сил, ни времени, чтобы это сделать";39 Когда у него были силы, гонения отнимали у него время, а когда гонения прекратились и появилось время, силы были исчерпаны. В эти поздние годы он стал сомневаться в своих собственных аргументах. Те, кто гордится тем, что досконально понимает "Общественный договор", умнее меня".40 На практике он полностью игнорировал заложенные им принципы; ему и в голову не пришло применить их, когда его попросили разработать конституции для Польши или Корсики. Если бы он продолжил линию преобразований, которой придерживался после 1762 года, то оказался бы в объятиях аристократии и церкви, а возможно, и под ножом гильотины.
II. ÉMILE
1. Образование
Мы можем многое простить автору, который в течение пятнадцати месяцев смог опубликовать "Новую Элоизу" (февраль 1761 г.), "Общественный договор" (апрель 1762 г.) и "Эмиля" (май 1762 г.). Все три книги были изданы в Амстердаме, но "Эмиль" был опубликован также в Париже, с разрешения правительства, полученного с большим риском для любезного Малешерба. Марк-Мишель Рей, амстердамский издатель, заслуживает отдельного приветствия. Получив неожиданную прибыль от "Элоизы", он назначил Терезе пожизненную ренту в триста ливров; предвидя, что "Эмиль" будет продаваться лучше, чем "Социальный договор" (который он купил за тысячу ливров), он заплатил Жан-Жаку шесть тысяч ливров за новую и более длинную рукопись.
Книга возникла отчасти из бесед с госпожой д'Эпинэ о воспитании ее сына и приобрела форму небольшого эссе, написанного "в угоду хорошей матери, способной думать", - госпоже де Шенонсо, дочери госпожи Дюпен. Руссо думал о нем как о продолжении "Новой Элоизы": как должны воспитываться дети Жюли? На мгновение он усомнился в том, что человек, отправивший всех своих детей в приют для подкидышей и потерпевший неудачу в качестве воспитателя в семье Мабли, может рассуждать о воспитании и образовании; но, как обычно, он счел приятным дать волю своему воображению , не сдерживаемому опытом. Он изучал "Эссе" Монтеня, "Телемак" Фенелона, "Трактат об образовании" Роллина и "Некоторые мысли о воспитании" Локка. Его собственное первое "Рассуждение" стало для него вызовом, поскольку в нем человек представлялся добрым от природы, но испорченным цивилизацией, включая образование. Можно ли сохранить и развить эту природную доброту с помощью правильного воспитания? Гельвеций только что дал утвердительный ответ на этот вопрос в книге De l'Esprit (1758), но он представил аргумент, а не план.