География благоприятствовала Испании только для морской торговли. На севере страны земля была плодородной, питаемой дождями и тающими снегами Пиренеев; оросительные каналы (в основном завещанные маврами своим завоевателям) избавили Валенсию, Мурсию и Андалусию от засухи; остальная часть Испании была обескураживающе гористой или сухой. Дары природы не были развиты экономической предприимчивостью; самые предприимчивые испанцы уезжали в колонии; Испания предпочитала покупать промышленные товары за границей на свое колониальное золото и доходы от собственных рудников серебра, меди, железа или свинца; ее промышленность, все еще находящаяся на стадии гильдий или домашнего хозяйства, значительно отставала от промышленности трудолюбивого Севера; многие из ее богатых рудников управлялись иностранцами для прибыли немецких или английских инвесторов. Производство шерсти было монополизировано Местой, ассоциацией владельцев стад, пользующейся привилегиями правительства, укоренившимися традициями и доминированием небольшого меньшинства дворян и монастырей. Конкуренция была подавлена, улучшения замедлены. Скудный пролетариат прозябал в городах, служа прислугой у знати или подмастерьями в гильдиях. Некоторые негры или мавританские рабы украшали богатые дома. Небольшой средний класс жил в зависимости от правительства, дворянства или церкви.
Из общего количества сельскохозяйственных земель 51,5 % принадлежали дворянским семьям, 16,5 % - церкви, 32 % - коммунам (городам) или крестьянам. Рост крестьянского землевладения сдерживался старым законом об энтитете, согласно которому поместье должно было быть завещано в целости и сохранности старшему сыну, и никакая его часть не должна была быть заложена или продана. На протяжении большей части века, за исключением баскских провинций, три четверти земли обрабатывали арендаторы, платившие дань в виде арендной платы, пошлин, услуг или натурального обложения аристократическим или церковным помещикам, которых они редко видели. Поскольку арендная плата повышалась в зависимости от производительности фермы, у арендаторов не было стимула к изобретательности или промышленности.2 Владельцы защищали эту практику, утверждая, что прогрессирующее обесценивание валюты вынуждает их повышать арендную плату, чтобы идти в ногу с ростом цен и издержек. Тем временем налог с продаж на такие предметы первой необходимости, как мясо, вино, оливковое масло, свечи и мыло, ложился тяжелым бременем на бедных (которые тратили большую часть своих доходов на предметы первой необходимости) и более легким - на богатых. Результатом этих процедур, наследственных привилегий и естественного неравенства человеческих способностей стала концентрация богатства наверху, а внизу - мрачная бедность, которая продолжалась из поколения в поколение, смягчаемая и поддерживаемая сверхъестественными утешениями.
Дворянство было ревностно разделено на степени достоинства. На вершине (в 1787 году) находились 119 грандов - грандов Испании. Об их богатстве можно судить по, вероятно, преувеличенному сообщению современного британского путешественника Джозефа Таунсенда о том, что "три великих лорда - герцоги Осуна, Альба и Мединасели - покрывают [владеют] почти всей провинцией Андалусия".3 Мединасели получал миллион реалов в год только от своих рыбных промыслов; у Осуны был годовой доход в 8 400 000 реалов; у графа Аранды - почти 1 600 000 реалов в год.4 Ниже грандов стояли 535 титулов - людей, получивших наследственные титулы от короля при условии отчисления половины своих доходов в пользу короны. Ниже стояли кабальеро - кавалеры или рыцари, назначенные королем для выгодного членства в одном из четырех военных орденов Испании: Сантьяго, Алькантара, Калатрава и Монтеса. Самыми низкими из дворян были 400 000 идальго, которые владели скромными участками земли, были освобождены от военной службы и тюремного заключения за долги, имели право носить герб и обращаться к ним как к донам. Некоторые из них были бедны, некоторые присоединились к нищим на улицах. Большинство дворян жили в городах и назначали муниципальных чиновников.
Как божественный хранитель статус-кво испанская церковь претендовала на солидную долю валового национального продукта. По подсчетам испанских властей, ее годовой доход после уплаты налогов составлял 1 101 753 000 реалов, а доход государства - 1 371 000 000 реалов.5 Треть его доходов поступала от земли; большие суммы - от десятины и первых плодов; мелкие деньги - от крестин, браков, похорон, месс за умерших и монашеских костюмов, продаваемых набожным людям, которые думали , что если они умрут в таких одеяниях, то смогут беспрепятственно попасть в рай. Монашество принесло еще 53 000 000 реалов. Средний священник, конечно, был беден, отчасти из-за своей многочисленности; в Испании насчитывалось 91 258 человек в орденах, из которых 16 481 были священниками, а 2 943 - иезуитами.6В 1797 году шестьдесят тысяч монахов и тридцать тысяч монахинь жили в трех тысячах монастырей или обителей. Архиепископ Севильи и его штат из 235 помощников получали ежегодный доход в шесть миллионов реалов; архиепископ Толедо с шестьюстами помощниками - девять миллионов. Здесь, как в Италии и Австрии, церковное богатство не вызывало протеста у народа; собор был их творением, и они любили видеть его великолепно украшенным.