Сегодня, услышав все это сотни раз, мы чувствуем некоторую искусственность в этом праведном негодовании. Мы не уверены, что зло, описанное Руссо, проистекает из порочных институтов, а не из природы человека; в конце концов, именно человеческая природа создала институты. Когда Жан-Жак писал свое второе "Рассуждение", идеализация "дружелюбного и плавного дикаря" достигла своего апогея. В 1640 году Уолтер Хамонд опубликовал памфлет, "доказывающий, что жители Мадагаскара - самые счастливые люди в мире".125 Рассказы иезуитов об индейцах гуронах и ирокезах, казалось, подтверждали картину Дефо, в которой Робинзон Крузо изображался в виде приветливого человека Пятницы. Вольтер обычно смеялся над легендой о благородном дикаре, но в "L'lngénu" он использовал ее с удовольствием. Дидро обыгрывал ее в "Дополнении к путешествию Бугенвиля". А Гельвеций высмеял идеализацию дикаря Руссо,126 а Дуэлос, хотя и был верным другом Жан-Жака, утверждал, что "именно среди дикарей чаще всего совершаются преступления; детство народа - это не возраст его невинности".127 В целом интеллектуальный климат благоприятствовал тезису Руссо.
Жертвы инвектив Руссо успокаивали свою совесть, представляя "Рассуждения", как и его предшественника, в качестве позы. Мадам дю Деффан открыто назвала его шарлатаном.128 Скептики смеялись над его признаниями в христианской ортодоксии, над его буквальным толкованием Бытия129.129 Философы стали относиться к нему с недоверием, считая, что он нарушает их планы по привлечению правительства к своим идеям социальных реформ; они не любили апеллировать к недовольству бедняков; они признавали реальность эксплуатации, но не видели никакого конструктивного принципа в замене магистратов толпами. Само правительство не выразило никакого протеста против обличений Руссо; вероятно, суд воспринял эссе как упражнение в декламации. Руссо гордился своим красноречием; он послал копию "Рассуждений" Вольтеру и с нетерпением ждал похвалы. Ответ Вольтера - одна из жемчужин французской литературы, мудрости и нравов:
Я получил, месье, вашу новую книгу против человеческой расы. Я благодарю вас за нее. Вы порадуете людей, которым расскажете истины, которые их касаются, но не исправите их. Вы в очень правдивых красках рисуете ужасы человеческого общества; ...никто еще не использовал столько интеллекта, чтобы убедить людей стать зверями. При чтении вашей работы возникает желание ходить на четырех лапах [marcher à quatre pattes]. Однако, поскольку прошло уже более шестидесяти лет с тех пор, как я утратил эту привычку, я чувствую, к сожалению, что возобновить ее невозможно. . . .
Я согласен с вами, что литература и науки иногда были причиной большого зла. ... [Но] признайте, что ни Цицерон, ни Варро, ни Лукреций, ни Вергилий, ни Гораций не имели ни малейшего отношения к проскрипциям Мария, Суллы, Антония, Лепида, Октавия. ...Признайтесь, что Петрарка и Боккаччо не были причиной кишечных бед Италии, что бадинаж Маро не был причиной резни святого Варфоломея, а "Сид" Корнеля не был причиной войн Фронды. Великие преступления были совершены знаменитыми, но невежественными людьми. То, что превратило и всегда будет превращать этот мир в долину слез, - это ненасытная скупость и неукротимая гордыня людей. ...Литература питает душу, исправляет ее, утешает; она создает вашу славу в то самое время, когда вы пишете против нее. . . .
M. Шапюи сообщил мне, что ваше здоровье совсем плохо. Вы должны приехать и поправить его на родном воздухе, насладиться свободой, пить со мной молоко наших коров и питаться нашими травами. Я, очень философски и с самым нежным почтением, месье, ваш очень скромный и очень покорный слуга.130
Руссо ответил ему такой же любезностью и пообещал посетить Les Délices, когда вернется в Швейцарию.131 Но он был глубоко разочарован тем, как приняли его "Рассуждения" в Женеве, которой он посвятил их с такой вкрадчивой похвалой. Очевидно, тесная олигархия, правившая республикой, почувствовала некоторые колкости этого сочинения и не обрадовалась повальному осуждению Руссо собственности, правительства и закона. "Я не заметил, чтобы хоть один женеванец был доволен сердечным рвением, проявленным в этом произведении".132 Он решил, что время для его возвращения в Женеву еще не пришло.
VIII. КОНСЕРВАТОР
В том же 1755 году, когда было опубликовано второе "Рассуждение", в V томе "Энциклопедии" появилась большая статья Руссо "Рассуждения о политической экономии". Она требует внимания, поскольку отличается от предыдущих "Рассуждений" в некоторых важных аспектах. Здесь общество, правительство и закон почитаются как естественные результаты природы и потребностей человека, а частная собственность описывается как социальное благо и основное право. "Несомненно, что право собственности - самое священное из всех прав гражданства, а в некоторых отношениях даже более важное, чем сама свобода. ... Собственность - это истинная основа гражданского общества и реальная гарантия начинаний граждан";133 То есть люди не будут работать сверх того, что необходимо для удовлетворения их простейших потребностей, если они не могут оставить прибавочный продукт в своей собственности, чтобы потреблять или передавать его по своему усмотрению. Теперь Руссо одобряет передачу имущества от родителей к детям и с радостью принимает классовое деление, которое к этому приводит. "Нет ничего более гибельного для нравственности и республики, чем постоянное перемещение рангов и состояний среди граждан; такие изменения являются одновременно и доказательством, и источником тысячи расстройств, они опрокидывают и запутывают все".134