В течение семи лет его принимали в доме мадам д'Эпинэ. Видя, как ему неуютно в Париже, она думала о том, как помочь ему, но знала, что он откажется от денег. Однажды, когда они гуляли по парку за Ла Шевретт, она показала ему коттедж под названием "Эрмитаж", который принадлежал ее мужу. Он не использовался и был в запустении, но его расположение на самом краю леса Монморанси вызвало у Руссо восклицание: "Ах, мадам, какое восхитительное жилище! Это убежище было специально подготовлено для меня".161 Мадам ничего не ответила, но когда в сентябре 1755 года они снова отправились в коттедж, Руссо с удивлением обнаружил, что он отремонтирован, шесть комнат обставлены, а территория ухожена и опрятна. Он цитирует ее слова: "Моя дорогая, вот ваше убежище; вы сами выбрали его; дружба предлагает его вам. Надеюсь, это избавит вас от жестокой мысли о разлуке со мной". Она знала, что он подумывал о том, чтобы жить в Швейцарии; возможно, она не знала, что его энтузиазм по поводу Женевы остыл. Он "омыл слезами благодетельную руку" своей подруги, но не решался принять ее предложение. Она убедила Терезу и мадам Левассер принять ее план, и "в конце концов она одержала победу над всеми моими решениями".
В Пасхальное воскресенье 1756 года, дополнив свой дар изяществом, она приехала в Париж в своей карете и отвезла своего "медведя", как она его называла, вместе с его хозяйкой и тещей в Эрмитаж. Тереза не радовалась разлуке с Парижем, но Руссо, нюхая воздух, был счастлив как никогда со времен своей идиллии с мадам де Варенс. "9 апреля 1756 года я начал жить".162 Гримм омрачил это событие предупреждением госпоже д'Эпинэ:
Вы оказываете Руссо очень плохую услугу, отдавая ему Эрмитаж, но себе вы оказываете гораздо худшую. Одиночество завершит работу по очернению его воображения; все его друзья будут в его глазах несправедливыми и неблагодарными, и вы в первую очередь, если хоть раз откажетесь отдать себя в его распоряжение.163
Затем Гримм, теперь уже секретарь маршала д'Эстре, отправился играть свою роль в войне, которой предстояло перекроить карту мира.
ГЛАВА II. Семилетняя война 1756-63 гг.
I. КАК НАЧАТЬ ВОЙНУ
К 1756 году в Европе было восемь лет мира. Но война за австрийское наследство ничего не решила. Австрия оказалась неуверенной в Богемии и Италии, Пруссия - в Силезии, Британия - в Ганновере, Франция - в Индии, Америке и на Рейне. Экс-ла-Шапельскому договору (1748) не удалось достичь территориального урегулирования, сравнимого по стабильности с Вестфальским договором, заключенным за столетие до этого. Старое равновесие сил было нарушено ростом прусской армии и британского флота; армия могла броситься на новые захваты, флоту требовалось лишь время, чтобы захватить колонии Франции, Голландии и Испании. Поднимающийся дух национализма подпитывался в Англии прибылями и перспективами торговли, в Пруссии - успешной войной, во Франции - культурным превосходством, неловко осознаваемым в условиях военного упадка. Конфликт между католицизмом и протестантизмом зашел в тупик; обе стороны ждали удобного случая, чтобы возобновить Тридцатилетнюю войну за обладание европейской душой.
Австрия взяла на себя инициативу в подготовке нового броска человеческих костей. Мария Терезия, тридцатидевятилетняя, но все еще справедливая глава Австрийской империи, обладала всей гордостью своего габсбургского происхождения, всем гневом поруганной женщины; как она могла жить с Силезией, отторгнутой от ее наследственного королевства, территориальную целостность которого гарантировали все крупные государства Европы? Даже унизивший ее Фридрих позже похвалит ее "мужество и способности", а также то, что "когда казалось, что события сговорились погубить ее, эта... младшая правительница уловила дух правления и стала душой своего совета".1 Потерпев поражение, уступив Силезию в качестве цены за мир, она сделала мир лишь перемирием и посвятила себя реформе администрации, восстановлению своих разбитых армий и приобретению сильных союзников. Она часто посещала лагеря, где обучались ее войска; для этого она ездила в Прагу в Богемии, в Ольмюц в Моравии; она вдохновляла солдат наградами и отличиями, а еще больше своим царственным и в то же время женственным присутствием. Ее генералам не нужно было клясться ей в верности, так как это было в их крови и рыцарстве; поэтому князь Лихтенштейнский потратил 200 000 экю (1 500 000 долларов?) из своего состояния, чтобы набрать и оснастить для нее полный артиллерийский корпус. Она основала под Веной военное училище для молодых дворян и привлекла к работе в нем лучших преподавателей геометрии, географии, фортификации, и истории. "При ней, - говорил Фридрих, - военное дело Австрии приобрело степень совершенства, никогда не известную ее предшественникам, и женщина осуществила замыслы, достойные великого человека".2