Насколько счастливее и прекраснее были бы люди, если бы не было моего и твоего! Мабли считал, что индейцы были счастливее при иезуитском коммунизме в Парагвае, чем французы его времени; что шведы и швейцарцы той эпохи, отказавшиеся от стремления к славе и деньгам и довольствовавшиеся умеренным достатком, были счастливее англичан, завоевывавших колонии и торговлю. В Швеции, утверждал он, характер был в большем почете, чем слава, а скромное довольство ценилось выше большого богатства.66 Настоящей свободой обладают только те, кто не стремится быть богатым. В обществе, за которое ратовали физиократы, не было бы счастья, потому что люди всегда были бы охвачены желанием сравняться в имуществе с теми, кто более обеспечен, чем они сами.
Таким образом, Мабли пришел к выводу, что коммунизм - единственный общественный строй, который будет способствовать добродетели и счастью. "Установите общность благ, а затем нет ничего проще, чем установить равенство условий и утвердить на этом двойном основании благосостояние человека".67 Но как можно установить такой коммунизм, когда люди настолько испорчены, как сейчас? Тут скептик Мабли поднимает голову и с отчаянием признает, что "никакая человеческая сила сегодня не сможет восстановить равенство, не вызвав больших беспорядков, чем те, которых хотел бы избежать".68 Теоретически демократия великолепна, но на практике она терпит крах из-за невежества и корыстолюбия масс.69 Все, что мы можем сделать, - это рассматривать коммунизм как идеал, к которому цивилизация должна постепенно и осторожно двигаться, медленно меняя привычки современного человека от конкуренции к сотрудничеству. Нашей целью должно быть не увеличение богатства, и даже не увеличение счастья, а рост добродетели, ибо только добродетель приносит счастье. Первым шагом на пути к лучшему правительству должен стать созыв Генеральных штатов, которые должны разработать конституцию, предоставляющую верховную власть законодательному собранию (это было сделано в 1789-91 годах). Следует ограничить площадь земель, которыми владеет один человек; крупные поместья должны быть разбиты, чтобы распространить крестьянское землевладение; необходимо строго ограничить наследование богатства; запретить "бесполезные искусства", такие как живопись и скульптура.
Многие из этих предложений были приняты во время Французской революции. Собрание сочинений Мабли было опубликовано в 1789 году, в 1792-м, в 1793-м; а в книге, опубликованной вскоре после революции, Гельвеций, Мабли, Руссо, Вольтер и Франклин в таком порядке названы главными вдохновителями этого события и истинными святыми новой диспенсации".70
VI. КОРОЛЬ
Людовик XV, насколько он их знал, улыбался этим коммунистам, как ничтожным мечтателям, и дружелюбно переходил от кровати к кровати. При дворе продолжались безрассудные азартные игры и экстравагантные проявления; принц де Субиз потратил 200 000 ливров, чтобы развлечь короля в течение одного дня; каждый "прогресс" его величества в одном из его загородных мест обходился налогоплательщикам в 100 000 ливров. Полсотни сановников имели свои гостиницы, или дворцы, в Версале или Париже, а десять тысяч слуг с гордостью трудились, чтобы удовлетворить потребности и капризы вельмож, прелатов, любовниц и королевской семьи. У самого Людовика было три тысячи лошадей, 217 карет, 150 пажей, одетых в бархат и золото, и тридцать лекарей, чтобы пускать ему кровь, очищать и отравлять. За один 1751 год королевская семья потратила 68 000 000 ливров - почти четверть государственных доходов.71 Народ жаловался, но по большей части анонимно; каждый год сотня памфлетов, плакатов, сатирических песен демонстрировала непопулярность короля. "Людовик, - говорилось в одной брошюре, - если вы когда-то и были предметом нашей любви, то лишь потому, что ваши пороки были нам еще неизвестны. В этом королевстве, обезлюдевшем из-за вас и отданном в добычу горцам, которые правят вместе с вами, если и остались французы, то только для того, чтобы ненавидеть вас".72