Теперь он впервые (ок. 1738 г.) ощутил дуновение ветра Просвещения, доносившееся из Парижа и Сири. Он прочел несколько работ Ньютона, Лейбница и Поупа, заглянул в дебри "Словаря" Бейля. Он снова взялся за латынь, добился больших успехов самостоятельно, чем раньше с учителями, и успел прочитать кусочки Вергилия, Горация и Тацита, а также латинский перевод "Диалогов" Платона. Монтень, Ла Брюйер, Паскаль, Фенелон, Прево и Вольтер явились для него как головокружительное откровение. "Ничто из написанного Вольтером не ускользнуло от нас"; более того, именно книги Вольтера "внушили мне желание писать изящно и заставили меня стремиться подражать манерам этого автора, которым я был так очарован".42 Незаметно старая теология, которая была каркасом его мыслей, потеряла форму и строгость; и он обнаружил, что без ужаса принимает сотни ересей, которые показались бы скандальными в его юности. На смену Богу Библии пришел почти страстный пантеизм. Да, Бог есть, и без него жизнь была бы бессмысленной и невыносимой; но он не был внешним, мстительным божеством, придуманным жестокими и страшными людьми, он был душой Природы, и Природа была в основе своей прекрасна, а человеческая природа - в основе своей добра. На этом и на Паскале Руссо построит свою философию.
В 1740 году госпожа де Варенс нашла для него место воспитателя детей месье Бонно де Мабли, великого бургомистра Лиона. Он расстался с ней без единого упрека с обеих сторон; она подготовила его гардероб к поездке и соткала для него несколько нарядов своими собственными, когда-то очаровательными руками.
IV. ЛИОН, ВЕНЕЦИЯ, ПАРИЖ: 1740-49 ГГ.
Семья Мабли стала для Руссо новым интеллектуальным стимулом. Проректор был старшим из трех выдающихся братьев: один - почти коммунист Габриэль Бонно де Мабли, другой - почти материалист аббат Этьен Бонно де Кондильяк, и Руссо познакомился со всеми тремя. Конечно, он влюбился в мадам де Мабли, но она была достаточно любезна, чтобы не обращать на это внимания, и Жан-Жаку пришлось заняться воспитанием двух ее сыновей. Он составил для госпожи де Мабли изложение своих педагогических идей; отчасти они совпадали с либертарианскими принципами, которые через двадцать два года получили свое классическое романтическое изложение в "Эмиле"; отчасти они противоречили его последующему неприятию "цивилизации", поскольку признавали ценность искусств и наук в развитии человечества. Часто встречаясь с такими людьми, как профессор Лионской академии Бордес (который был другом Вольтера), он все больше проникался идеями Просвещения и учился смеяться над народным невежеством и суеверием. Но он оставался подростком. Однажды, заглянув в общественную баню, он увидел молодую женщину, совершенно не обремененную ничем; его сердце перестало биться. Вернувшись в свою комнату, он написал ей смелую, но анонимную записку:
Вряд ли я осмелюсь признаться вам, мадемуазель, в обстоятельствах, которым я обязан счастьем видеть вас и муками любви к вам..... Не столько эта фигура, легкая и стройная, которая ничего не теряет от наготы; не столько эти изящные формы, эти грациозные контуры; ...не столько свежесть лилий, так обильно рассыпанных по вашему лицу, сколько этот нежный румянец... который я увидел, покрывающий ваше чело, когда предложил себя вашему взору после того, как слишком озорно разоблачил вас, спев куплет.43
Он был уже достаточно взрослым, чтобы влюбляться в молодых женщин. Почти любая презентабельная девушка навевала на него тоску и мечты, но особенно Сюзанна Серр. "Однажды - увы, лишь однажды в жизни! - мой рот коснулся ее губ. О память! Неужели я потеряю тебя в могиле?" Он начал подумывать о женитьбе, но признался: "Мне нечего предложить, кроме своего сердца".44 Поскольку это не было законным платежным средством, Сюзанна приняла другую руку, и Руссо удалился в свои мечты.
Ему не суждено было стать ни успешным любовником, ни хорошим учителем.
У меня было почти столько же знаний, сколько необходимо для воспитателя, ... и природная мягкость моего нрава казалась рассчитанной на эту работу, если бы к ней не примешивалась поспешность. Когда дела шли хорошо, и я видел, что труды, которых я не жалел, увенчались успехом, я был ангелом; но когда они шли вразнос, я был дьяволом. Если мои ученики не понимали меня, я спешил; когда они проявляли какие-либо признаки дурного расположения, я так провоцировал их, что мог убить. Я решил бросить своих учеников, будучи уверенным, что мне никогда не удастся воспитать их должным образом". Месье де Мабли видел это так же ясно, как и я, хотя я склонен думать, что он никогда бы не уволил меня, если бы я не избавил его от этой проблемы.45