Еще в 1736 году в своей поэме Le Mondain он признался: "Я люблю роскошь, и даже мягкую жизнь, все удовольствия, все искусства". Он считал, что потребность богатых в роскоши приводит к тому, что их деньги попадают в оборот к ремесленникам; и он подозревал, что без богатства не было бы великого искусства.63 Когда Вольтер опубликовал атеистическо-коммунистическое "Завещание" Меслиера, он опустил раздел против собственности. Он считал, что ни одна экономическая система не может быть успешной без стимула в виде собственности. "Дух собственности удваивает силы человека".64 Он надеялся, что каждый человек будет собственником; и в то время как Руссо санкционировал крепостное право в Польше, Вольтер писал: "Польша была бы в три раза более густонаселенной и богатой, если бы крестьяне не были рабами".65 Однако он не был сторонником того, чтобы крестьяне богатели; кто же тогда будет сильными солдатами для государства?66
Он не разделял энтузиазма Руссо по поводу равенства; он знал, что все люди созданы несвободными и неравными. Он отвергал идею Гельвеция о том, что если дать всем равное образование и равные возможности, то вскоре все станут равны по образованию и способностям. "Какая глупость - воображать, что каждый человек может стать Ньютоном!"67 Во все времена будут сильные и слабые, умные и простые, а значит, богатые и бедные.
В нашем меланхоличном мире невозможно предотвратить разделение людей, живущих в обществе, на два класса - богатых, которые командуют, и бедных, которые подчиняются. ...Каждый человек имеет право на частное мнение о своем равенстве с другими людьми, но из этого не следует, что повар кардинала должен брать на себя право приказывать своему хозяину готовить обед. Повар, однако, может сказать: "Я такой же человек, как и мой хозяин; я родился, как и он, в слезах, и умру, как и он, в муках. ... Мы оба выполняем одни и те же животные функции". Если турки овладеют Римом и я тогда стану кардиналом, а мой хозяин - поваром, я возьму его к себе на службу". Эта формулировка совершенно разумна и справедлива, но, ожидая, пока великий турок захватит Рим, повар обязан выполнять свой долг, иначе все человеческое общество будет подорвано.68
Будучи сыном нотариуса и лишь недавно став сеньором, он имел смешанные взгляды на аристократию, предпочитая, очевидно, английский тип.69 Он принимал монархию как естественную форму правления. "Почему почти вся земля управляется монархами? ... Честный ответ таков: потому что люди редко бывают достойны управлять собой".70 Он смеялся над божественным правом королей и приводил их и государство к завоеваниям. "Племя для своих грабительских походов выбирает вождя; оно приучает себя подчиняться ему, он приучает себя командовать; я считаю, что это и есть происхождение монархии".71 Естественно ли это? Посмотрите на фермерский двор.
Фермерский двор - самое совершенное представление монархии. Нет короля, сравнимого с петухом. Если он надменно и свирепо марширует посреди своего стада, то не из тщеславия. Если враг наступает, он не довольствуется тем, что отдает приказ своим подданным идти и убивать за него...; он идет сам, ставит за собой войска и сражается до последнего вздоха. Если он побеждает, то сам поет Te Deum. ...Если правда, что пчелами управляет королева, которой все ее подданные предаются любви, то это еще более совершенное правительство".72
Живя в Берлине, а затем в Женеве, он мог изучать монархию и "демократию" в их живом действии. Как и другие философы, он был предвзят тем, что несколько монархов - Фридрих II, Петр III, Екатерина II - и некоторые министры - Шуазель, Аранда, Тануччи, Помбаль - прислушивались к призывам о реформах или давали пенсии философам. В эпоху, когда русский крестьянин был так примитивен, когда массы повсюду были в основном неграмотны и слишком устали, чтобы думать, предлагать народное правление казалось абсурдным. На самом деле "демократии" в Швейцарии и Голландии были олигархиями. Именно население, которое любило старые мифы и обряды религии, стояло массивной армией на пути интеллектуальной свободы и развития. Только одна сила была достаточно сильна, чтобы противостоять католической церкви во Франции, как она успешно противостояла протестантским церквям в Англии, Голландии и Германии; и это было государство. Только благодаря существующим монархическим правительствам во Франции, Германии и России философы могли надеяться на победу в борьбе с суеверием, фанатизмом, преследованиями и инфантильной теологией. Они не могли рассчитывать на поддержку парлементов, поскольку те соперничали с церковью и превосходили короля в обскурантизме, цензуре и нетерпимости. С другой стороны, подумайте, что сделал Генрих Мореплаватель для Португалии, что Генрих IV для Франции, или Петр Великий для России, или Фридрих Великий для Пруссии. "Почти ничего великого не было сделано в мире, кроме как благодаря гению и твердости одного человека, борющегося с предрассудками толпы".73 Так философы молились о просвещенных королях. "Добродетель на троне, - писал Вольтер в "Меропе", - это самое прекрасное произведение небес".74*