Я затеваю предприятие, которому не было примера, и исполнение которого не будет иметь подражателей. Я хочу показать своим товарищам человека во всей правде природы; и этим человеком буду я сам.
Я одна. Я знаю свое сердце и знаком с людьми. Я не похож ни на одного из тех, кто существует. Если я не лучше, то, по крайней мере, я другой. Хорошо или плохо сделала природа, разбив форму, в которой я был отлит, — об этом никто не может судить, только прочитав меня.
Пусть труба Страшного суда прозвучит тогда, когда она прозвучит, я приду с этой книгой в руках, чтобы предстать перед Судьей. Я громко произнесу: «Вот как я поступал, как я думал, кем я был. Я одинаково откровенно рассказывал о хорошем и плохом. Я не утаил ничего дурного и не добавил ничего хорошего…Я показал себя таким, каким я был: презренным и мерзким, когда я был таким, добрым, великодушным, возвышенным, когда я был таким; и я раскрыл свою внутреннюю душу…».3
Эта претензия на полную искренность повторяется снова и снова. Но Руссо признает, что его воспоминания о событиях пятидесятилетней давности часто отрывочны и ненадежны. В целом часть I отличается обезоруживающей откровенностью; часть II обезображена утомительными жалобами на преследования и заговоры. Что бы еще ни представляла собой книга, это одно из самых откровенных психологических исследований, известных нам, история чувствительного и поэтического духа в болезненном конфликте с жестким и прозаичным веком. В любом случае, «Исповедь, не будь она автобиографией, стала бы одним из величайших романов мира».4*
II. БЕЗДОМНЫЕ: 1712–31
«Я родился в Женеве в 1712 году, сын Исаака Руссо и Сюзанны Бернар, гражданки». Последнее слово имело большое значение, ведь из двадцати тысяч жителей Женевы только шестнадцать сотен имели имя и права гражданина, и это должно было войти в историю Жан-Жака. Его семья была французского происхождения, но поселилась в Женеве с 1529 года. Его дед был кальвинистским священником; внук оставался в основном кальвинистом во всех странствиях своей веры. Отец был часовых дел мастером, мнительным и непостоянным, женитьба которого (1704) принесла ему приданое в шестнадцать тысяч флоринов. После рождения сына Франсуа он оставил жену (1705) и отправился в Константинополь, где пробыл шесть лет. Затем он вернулся, по неизвестным причинам, и «я был печальным плодом этого возвращения».8 Мать умерла от послеродовой лихорадки через неделю после рождения Жан-Жака. «Я появился на свет с такими слабыми признаками жизни, что не было надежды сохранить меня»; тетя выхаживала и спасла его, за что, по его словам, «я безропотно прощаю вас». Тетя хорошо пела и, возможно, привила ему устойчивый вкус к музыке. Он был очень развит и вскоре научился читать, а поскольку Исаак любил романы, отец и сын вместе читали романы, оставшиеся в маленькой библиотеке матери; Жан-Жак воспитывался на смеси французских любовных романов, «Жизни» Плутарха и кальвинистской морали, и эта смесь выбила его из колеи. Он достаточно точно описал себя как «одновременно надменного и нежного, с характером женственным и в то же время непобедимым, который, колеблясь между слабостью и мужеством, роскошью и добродетелью, постоянно ставил меня в противоречие с самим собой».9
В 1722 году отец поссорился с капитаном Готье, пустил ему кровь из носа, был вызван в местный магистрат, бежал из города, чтобы избежать тюремного заключения, и поселился в Ньоне, в тринадцати милях от Женевы. Через несколько лет он снова женился. Франсуа и Жан-Жака взял на воспитание их дядя Габриэль Бернар. Франсуа поступил в ученики к часовщику, сбежал и исчез из истории. Жан-Жака и его двоюродного брата Абрахама Бернара отправили в школу-интернат, которую содержал пастор Ламберсье в соседней деревне Босси. «Здесь мы должны были изучать латынь со всем тем ничтожным мусором, который получил название образования».10 Кальвинистский катехизис составлял существенную часть учебной программы.