Жизнь русов в эту эпоху становилась все сложнее и опасней. Наезженные и нахоженные тысячелетиями пути-дороги становились ловушками, их уже контролировали кочевые племена-таборы, грабя всех проезжающих. Централизованной власти в Сурии-Русии-Палестине не существовало. Связи между городами-княжествами, городищами, поселениями русов осуществлялись на свой страх и риск. Те же племена номадов-протосемитов и горцев, не обладающие культурой и навыками производительного труда, обеспечивали себе достаток и процветание, переходя от прямого воровства, грабежа и разбоя к «контролированию» торговых путей, обложению данью купцов-торговцев и, частично, переходом наиболее способных членов своих племен в «купеческо-торговое сословие» в районах, где «контроль» за дорогами осуществляли их соплеменники. К концу II тыс. до н. э. Сурия-Русия-Палестина и Северная Месопотамия были опутаны паутиной «контролируемых» торговых путей и еще более сковывающей паутиной полунасильственных отношений русов с инородными «купцами»-посредниками, менялами, ростовщиками, перекупщиками, вымогателями и попросту разбойниками.
И все же массового, тотального исхода родов русов с Ближнего Востока не было. Приспосабливались как могли.
Города и поселения русов по побережью Средиземного моря становятся интернациональными. Многотысячелетние традиции суперэтноса не позволяют коренным обитателям уничтожить или изгнать чужаков, несущих свои привычки и особенности.
Но вслед за «мирными чужаками» (наемниками, купцами, менялами, ростовщиками, криминалитетом) по «протоптанной дорожке» рано или поздно приходят роды-племена, из которых они вышли (амореи, а-мар-ту, «люди смерти»). Эти орды еще не знают правил вживания в большие этносы, не знают законов торговли, обмена… они несут с собой закон силы. Так к концу III тыс. до н. э., когда «на берегах Средиземного моря обосновалась группа племен, вышедших из Северной Аравии Библ-Губла подвергается вторжению диких кочевников, постепенно скапливавшихся под его стенами. Варвары-амореи грабят город, затем сжигают его вместе с храмами[2].
Мы не знаем ни одного города и ни одного поселения, основанных в Аравии протосемитами. Их и не было, так как дикие пастухи перегоняли отары коз и овец с места на место, пока травяной покров этого цветущего в ту эпоху края не был полностью уничтожен. Степи Аравии стали превращаться в Аравийскую пустыню. Кочевники-протосемиты перемещались на север, северо-восток. Так проходило их просачивание и вторжение в земли Южного и Северного Двуречья, в Сурию-Русию-Палестину. Но и здесь на протяжении двух тысячелетий мы не знаем достоверного случая, чтобы кочевники основали город, поселок или село. Такого не было. Они или кочевали между городами-княжествами, или стояли под городами и поселками табором — большим или малым, в зависимости от величины племени. В первую очередь жертвами «искателей добычи» становились маленькие села и деревни автохтонов. Поэтому их в IV–II тыс. до н. э. практически не осталось. А города вынуждены были строить основательные укрепления. К сожалению, города-княжества как Шумера, так и Русии-Сурии не могли преодолеть раздробленности, усобиц и создать сильную армию (как это было сделано в Египте), чтобы отбить натиск кочевых орд или нанести упреждающий удар.
В текстах эблаитских табличек упоминаются города Иерусалим-Яруса, Газа, Мегиддо, Асор и др., что еще раз подтверждает их существование за тысячелетия до того, как дикие предки семитов вышли из аравийских пустынь. В лучшем случае они захватывали уже имеющиеся города, в худшем просто истребляли и разрушали дотла. Ненависть к цивилизованным народам и всесокрушающая ветхозаветная зависть были основной движущей силой «племен смерти», марту, амореев и им подобных.
Но уже в I тыс. до н. э. основные торговые операции были в руках у наиболее развившихся, энергичных представителей окружающих предэтносов, выделившихся из кочевых орд и получивших навыки культуры и цивилизации в городах-княжествах русов. Неотъемлемые кочевые навыки-традиции делали их в сочетании с культурными навыками, полученными в суперэтносе, мобильными и предприимчивыми купцами, менялами, ростовщиками. Таковыми становилась незначительная часть (от силы 0,2–0,4 %) из оседающих в Сурии-Русии-Палестине орд-племен диких кочевников амореев и подобных им племен из Аравии, которые именно на территории Сурии-Русии-Палестины в слиянии множества родов и обогащении языка от общения с суперэтносом переходили из протосемитской фазы своего этноязыкового развития в семитскую.
Значительную часть купцов-посредников составляли также арменоидные русы с Армянского нагорья и представители ассироидно-кавказоидных предэтносов, огромными этноволнами накатывавших с Кавказа в Сурию на протяжении VII–II тыс. до н. э. (хирбет-керакская, куро-араксская и др. культуры). Гибридные русы-кавказоиды обладали недюжинной предприимчивостью и на равных соперничали с арменоидами и протосемитами. Но основные массы кавказоидов и арменоидов оседали по землям Сурии-Русии и вели, в отличие от протосемитов, конкурирующий, но достаточно мирный образ жизни, возделывая землю и занимаясь ремесленничеством.
В крупных же городах складывались «интернациональные» купеческо-финансовые (ростовщические) прослойки. Их нельзя уже было назвать национальными, этническими, так как в них входили выходцы из кавказоидной, арменоидной, протосемитской и семито-хамитской этнических сред и непосредственно из среды ближневосточных русов. В данной прослойке традиции суперэтноса размывались в ускоренных темпах, вырабатывались свои традиции — «граждан мира», объединенных стремлением к получению максимальных прибылей вне зависимости от интересов государства, этноса, города-княжества, рода-племени. Светские власти городов ограничивали эти стремления. Но не могли их устранить полностью, ибо, перестроив экономическую систему с приоритетных производящих отраслей хозяйствования на торговые, во многом (если не полностью) зависели от торгово-финансовой «интернациональной» прослойки.
Реальная власть данной «интернациональной» прослойки «граждан мира» в не меньшей степени способствовала ассимиляционным процессам на Ближнем Востоке (вплоть до полнейшей деградации и растворения русов в иноэтнической среде), чем бесконечные вторжения амореев — а-мар-ту, «людей пустыни», «людей смерти» и прочих диких кочевников-протосемитов.
В маленьких городках, поселках и селениях влияние иноэтнической прослойки купцов-ростовщиков было незначительным. Эти поселения жили патриархальной жизнью земледельцев-ремесленников. И рядом мирно соседствовали поселки русов, русов-арменоидов, кавказоидов. Жители этих поселений говорили на сильно разошедшихся диалектах языка русов. Но они понимали друг друга, так как расхождение еще не стало столь значительным, как тысячелетия спустя. Кстати, и древние свидетельства самих аборигенов, частично собранные в сказаниях Ближнего Востока и в Ветхом Завете, напоминают нам, что все люди в ту эпоху говорили на одном языке.
Так на каком же языке они говорили? И, в частности, на каком языке говорили жители Эблы? Стараниями историков-«библеистов» нас со школьных и институтских скамей пытаются уверить, что на каком-то общесемитском или прасемитском, на каких-то диалектах семитских языков, для пущей убедительности даже деля их на восточносемитские и западносемитские. И это принимается на веру. Фактически, знакомясь с сугубо научными трудами, мы все чаще сталкиваемся с формулировками подобного типа: «принято считать», «условлено обозначать», «нет прямых доказательств, но…», «можно предположить…», «поздние записи, свидетельствующие, что здесь кочевали амореи, дают нам основания говорить о преобладании семитской языковой семьи…» и тому подобные нелепицы. Исходя из такой логики, раз по Руси кочевали половцы и печенеги, значит, русские говорили на «половецко-печенежском языке». Абсолютный абсурд выводов «библеистов» нисколько не смущает их самих.