— Так вот, — начал он, — годов сорок, значица, назад, появилась в здешнем лесу ведьма. Откуда она взялась, ни кто не ведал, точь-в-точь, как в этот раз. Как она построила эту хату, тож ни кто не видел и не знал. Просто, бац, и прям выросла из земли. Ну, мы собрались, мужики, трое нас было, пошли проведать, что к чему. Пришли, значица, а ее дома нету. Вдруг слышим, вой страшный и рык из лесу — ну, мы туда. Схоронились за кустом, глядим, а на цепи к сосне прикованной сидит чуда, вроде того что здеся дохлый валяется, только меньше гораздо, и этот волчара, а тот кошаком был. Ведьма на расстоянии руками водит, а он весь крючится и извивается, и орет дурным воем. Она подошла к нему и влила из пызырька, чегой-то в раззявленную пасть. Его трясти стало и завыл, как-то жалобно, а она вдруг повернулась и увидела наши рожи из кустов торчащие. Уж мы драпали, так что земли не чуяли. Потом снилась она мне долго: нос к верху задран, глазюки злющие.
Позже в деревне поверенная у ей появилась, Марфутка, то бишь, та что на краю живет. Ее внучка у нонешней ведьмы тож на поруках ходила. Ну, она ей еду всякую, яйца, там, молоко носила, а та ей всякие зелья и ликсиры давала. Ну, а уж у Марфутки, это все бабы наши покупали. Больше никто туды не хаживал, акромя ее. А когда чуда эта, мельничьих детей порвала, и она туды ходить перестала. Потом уж, яга с чудай, кудай-то подевалась, а десять годов тому, опять появилась. Токмо зверюга у ей злющей прежней оказалась, вона сколь люда сгубила.
— Что верно, то верно, — согласился староста, — девять человеков ужо, как. Кузнец-то вернулся живой, правда, куснула его тварь, прям за задницу. Он, вишь, повеситься хотел, а оно подкралось и сцапало, он от страха и свалился без памяти, так и провалялся там сутки, оно его жрать не стало, то ли сыто было, то ли вкус ему не пондравился.
— Уж, помяните мое слово, — опять зачамкал дед, — пройдет, сколько-то годов и опять эта парочка здеся объявится. Потому как место это проклятое, даже эльфы, скотоели то бишь, во время войны место то стороной обходили, они такие вещи за версту чуят.
— Я бы хотел поговорить с вашей Марфуткой и кузнецом, — сказал ведьмак вставая из-за стола и давая понять, что поговорить он хотел бы прямо сейчас.
Марфутка оказалась древней бабкой, слепой, глухой и похоже выжившей из ума. Расспрашивать ее о чем бы, то ни было, было совершенно бессмысленно. Внучки дома не оказалось, но когда ведьмак и староста уже собирались уходить, она зашла в хату с ведрами полными воды. Стройная девушка лет двадцати, с гордо поднятой головой, этому видимо способствовала, тяжеленная русая коса. По кметски крепкая, но в то же время грациозная, она вылила воду в чан и вопросительно посмотрела на ведьмака огромными эльфьими синими глазами. Прямой нос и красиво очерченные губы, выдавали в ней далекое родство с эльфами или дриадами.
— Послушай, Ванда, — начал Любош, теребя в руках шапку и опустив глаза, — вот милсдарь ведьмак, хотел бы спросить у тебя кой чего. А я, пожалуй, пойду!
Когда за старостой закрылась дверь, Ванда села напротив Геральта, посмотрела на него так, что у него дыханье остановилось. Ведьмак, взял себя в руки:
— Скажи мне, Ванда, что ты знаешь о колдуньи?
— Ничего. Она была хорошая, обещала меня научить чарам. Я только покупала у нее эликсиры. Что я могу знать?
Ее голос звучал, как мелодия, аромат ванили и чего-то еще очень приятного, манил, будоражил и вызывал аппетит разбуженный, вовсе не желудочным соком. Из блаженного состояния ведьмака вывело, подрагивание ведьмачьего медальона.
«Значит, только обещала научить чарам? — подумал ведьмак. — Завралась ты, девонька».
— Говори! — молниеносным движением он приставил меч к горлу девушки. — Я ведьмак, на меня не действуют чары.
— Я не хотела ничего плохого, — ее голос дрожал, а из глаз потекли слезы. — Она научила меня привораживать, больше ничего не успела. Она подарила мне, деревенской дурнушки, эту внешность, научила читать и писать. Я любила ее как мать, и она меня! За это он и убил ее!
Девушка зашлась беззвучными рыданиями. Геральт убрал меч в ножны, ему очень захотелось погладить ее по русой головке, прижать к себе и извиниться, но он воздержался.
— Расскажи, все, что знаешь, — попросил он более мягко.
— Она говорила, что очень давно, она и ее сестры занимаются воспитанием таких существ. Родился он обычным оборотнем, не знаю, была ли она его настоящей матерью или нет, но он считал ее таковой. С помощью эликсиров, ей удалось сделать так, что бы он все реже оборачивался человеком, с каждым годом он становился все свирепее и свирепее. Но при этом она учила его быть послушным ее воли или воли того, кто в последствии станет его хозяином. Несколько раз она его отпускала побегать по лесу, проверяя, сможет ли он справиться с искушением, наброситься на человека без ее приказа. Он всегда выдерживал испытания, но как-то, раз не смог сдержаться и загрыз ребенка. Десять дней она истязала его, какими-то ужасными чарами, его вой был слышен даже в деревне и днем и ночью. А потом он сорвался с цепи и…
Ванда замолчала и закрыла лицо руками. Ведьмак не стал ее торопить.
— Он хотел убить меня, думал, что я виновата в том, что она так к нему относится, попросту ревновал. Госпожа Рокзана, так ее звали, узнав его намерения, обозвала его ублюдочным ублюдком, не достойным иметь матери. Когда он сорвался, сразу бросился ее искать и… нашел. С тех пор я больше не ходила в лес, а он принялся убивать всех кого только мог. По возрасту, он был еще подросток, еще не вырос и не заматерел, поэтому убивал только детей и женщин. Вот и все.
Девушка задумалась, а потом добавила:
— Да, еще бабушка рассказывала, что очень давно, сестра госпожи Рокзаны, тоже жила здесь лет пятнадцать, она и построила черную хату.
— Ладно, Ванда, прости меня за резкость. Спасибо. Пойду посмотрю, что с кузнецом.
Она улыбнулась, обнажая ровные красивые зубы, встала и пошла к выходу. Геральт последовал за ней. Девушка открыла дверь, отошла, давая ему пройти, и заглянула в глаза. От этого взгляда у ведьмака кровь прилила к голове и не только к ней.
Уже совсем стемнело. На небе как рассыпанные по черному бархату брильянты сияли звезды и лунная половинка. Кузница располагалась, через несколько домов от дома Ванды. Кузнеца положили прямо в кузнице на кучу соломы, он лежал на животе, охал и кряхтел. Вокруг него суетились две старухи, они уже успели обработать и перевязать укушенное место. Геральт присел рядом с ним на корточки:
— Ну, как ты?
— Как я могу быть? — посмотрев на ведьмака дурным глазом, зарыдал мужик, — Тепереча быть мне оборотнем в первую же полную луну!
Было совершенно очевидно, что объяснять мужику, что это все сказки и на самом деле, самое страшное в его положение то, что он какое-то время просто не сможет пользоваться своим седалищем — абсолютно бесполезно.
— Я дам тебе мазь, будешь мазать ей рану в каждую полночь, пока не закончится, — сказал ведьмак с сочувствием, — Она снимет проклятье, и ты останешься человеком. А теперь скажи мне, что ты делал в лесу?
— Вешаться я пошел! Жена померла, дочка померла! Зачем мне жить? Вот ты знаешь?
Геральт не знал. Поэтому, похлопав мужика по спине, встал, и пошел к дому старосты.
Староста сидел за накрытым столом, не ел, ждал ведьмака. Его жена сегодня расстаралась на славу, чего только не было на столе, а аромат исходил такой, что можно было захлебнуться слюной. Ели молча и с удовольствием, запивая все свежим пивом. Насытившись, Любош закряхтел, погладил круглый, как арбуз живот и спросил:
— Может, изволите еще у нас погостить немного?
— Спасибо. Я уезжаю завтра на рассвете. Оставлю мазь для кузнеца на столе, не забудьте передать.
— Это вам спасибо, милсдарь, от всей деревни, так сказать, благодарствую, — староста положил перед ведьмаком мешочек с деньгами, — уж не обессудьте, коль, что не так. Заезжайте к нам когда хотите, будем рады. Жена соберет вам еды в дорожку и зашьет штаны.