— Вы явно скромничаете! Я слышала, что даже чародейка Наира была восхищена вами, а уж про герцогиню и говорить нечего!
— Что, правда, то, правда! Герцогиня мне просто прохода не давала, а вот Наире ни свадьба, ни мое выступление, были не интересны. Она постоянно шепталась с герцогом, а герцогиня, глядя на них, с ума сходила от ревности, хотя сама… Ну, я даже вспоминать не хочу об этом!
Лютик отпил еще вина, было видно, что принятое на старые дрожжи, оно разлилось по его щекам алым румянцем и сделало язык менее подвижным, при этом его самого более словоохотливым:
— А герцог оказался самым настоящим скрягой. Представляете? Он заплатил мне даже меньше обещанного, не смотря на произведенный мною фурор. Вообще, он очень странный тип, передвигается по своему собственному замку так, как будто за ним следят все шпионы мира и испытывает при этом невероятный страх! Ну что, вот скажите, может быть такого необычного в кухне, что бы туда надо было красться, чуть ли не размазавшись по стене?
— Может, вы видели, еще что-нибудь необычное?
— Все остальное было совершенно обычным. Гости наелись, напились, потом был бал… А сын герцога, так набрался, видимо первый раз в жизни, что вряд ли появиться в обществе ближайшие дня два. А вы в Хагге по делу или проездом?
— Проездом.
— Куда дальше путь держите?
— На юг.
— Вы так же многословны, — тяжело вздохнул Лютик, — как и один известный мне ведьмак. Как бы я хотел его встретить, вы не представляете, как мне его не хватает!
Рута с удовольствием бы послушала историю про одного известного поэту ведьмака, но Лютик, подперев ладонью подбородок, мирно засопел. Расплатившись с трактирщиком за ужин и за то, что бы поэта проводили обратно в бордель, а не выкинули на улицу, она вышла из трактира.
Уже стемнело, но на освещенной факелами площади собралось еще больше народу. Позвав коня, пошла сквозь толпу, к ближайшей маленькой улочке. Ей, как можно скорее хотелось оказаться вне этого шумного, пьяного людского сборища, обдумать все услышанное и просто свободно вздохнуть.
Улочка была узкой, темной и зловонной. Первое, что она почувствовала, это то, что за ней следят. Оглядевшись, увидела, как справа от стены отделились две темные фигуры, разделились, пытаясь ее обойти с двух сторон. Она остановилась, хлопком ладони по крупу, послала коня вперед. Темные фигуры приблизились, в руках у них сверкнули длинные стилеты, безобразные, изрезанные шрамами рожи, растянулись в отвратительных улыбках.
— Вот тебя то нам и надо? — захрипел один из бандитов и тут же рухнул с кинжалом промеж глаз.
Второй остановился, посмотрел на застывшего, с мерзкой улыбкой товарища, медленно перевел взгляд на нее и, зарычав, как раненый зверь начал наступать, широко размахивая стилетом, но по мере того, как медленно из ножен выходил ее меч, отражая бледный свет луны, так движения бандита становились все медленнее, а рык тише. Когда меч закрутился и зашипел, он развернулся и что есть мочи помчался в сторону площади, но добежать не сумел, кинжал точно попал ему в шею.
«Что это было-то? — думала она, вытирая кинжалы белоснежным кружевным платочком. — Скорей всего, эти дурни просто не на того напали».
Выехав за город, она пустила коня по полю, уже скошенному, но еще не паханному. Жеребец мягко ступал по стерне, постоянно оглядывался на свою всадницу и прял ушами. Окружающий простор и тишина, свежесть вечернего воздуха наполняли душу радостью и умиротворением, заставляя забыть о только, что произошедшем нападении.
— Значит так, Шэво, — начала она вслух, — что мы имеем? Мы знаем, где он прячется, и кто ему помогает, но не знаем, как его выманить. Из графини приманка не получиться хотя, честно говоря, я бы с удовольствием скормила ее зверю, и почти наверняка он бы отравился, но чародейка не выпустит его даже погулять, пока я здесь. Остается только мальчишка. Ну, что ж, подождем, когда он протрезвеет!
Лютик недооценил здоровье молодого герцога, уже на следующее утро Арден был, как огурчик. На лице не было ни тени прошлых возлияний, а от головной боли не осталось и следа. Это был высокий, статный, красивый юноша, с темными, спадающими волнами на плечи волосами и большими темно-серыми глазами, полными детской наивности и непосредственности.
С внешностью ему повезло гораздо больше, чем его сестрице, он позаимствовал все лучшее от отца и от матери, в то время как Инептина была, как две капли воды похожа на мать и по всему было видно, что только очарование юности делает ее более-менее привлекательной. Это была одна из причин, по которой сестра терпеть не могла своего брата и притесняла, и обижала его всячески, пока он не вырос и в один прекрасный момент просто не поставил ее на голову. Конечно, лучше после этого она к нему относиться не стала, но начала побаиваться и поэтому пакостить исподтишка.
Возможно, то, что мать гораздо больше любила дочь и не скрывала этого, а отец гораздо больше любил себя, чем кого бы то ни было вообще, и мальчику с детства не доставало положительного внимания обоих родителей, в то время как отрицательного хватало с излишком, позволило вырасти ему не избалованным и не лишенным хороших качеств юношей. Его воспитателями были в основном книги о героях и подвигах, да старый кмет, с рождения приставленный к нему прислужником.
Юноша очень отличался от своих сверстников такого же, как и он знатного происхождения, он грезил о чистой любви и о подвигах во славу этой любви, к девушкам относился как к существам загадочным и неземным, и всякое другое отношение к ним считал оскорбительным. Даже обитательницы борделей, постоянно вгоняющие его в краску, не меняли его отношения к противоположному полу, скорее даже на оборот, придавали порядочным девицам гораздо больше уважения и трепета с его стороны. Довольно часто защищая на ристалище, честь какой-нибудь очередной дамы, он вполне сносно натренировался во владении мечом и не редко выходил победителем, это дало ему уверенности, что он вполне готов к странствованию и защите мира от зла и скверны. Хотя этим-то он как раз мало отличался от сверстников, все они грезили о славе и подвигах, только понятия о добре и зле зачастую у него с ними не совпадали. И все же среди них у него был лучший друг, они прекрасно понимали друг друга и не смотря на разницу во взглядах и воспитании, умудрялись дружить и почти никогда не ссориться.
— Представляешь, кто-то убил вчера братьев Росомах?! — обратился к нему приятель, сидевший, напротив, за столом трактира. — Прямо здесь не далеко от площади. Убил и оставил, даже не сообщив об этом войту! А ведь награда за них назначена приличная! Вот глупец!
— Зачем ты так, Патрик? Может, герой отказался называть себя из скромности и благородства?
— Ох, Арден, какую чушь ты несешь вечно! Вот если б это была моя работа, уж я бы не упустил случая… Послушай-ка! А ведь скромность этого типа, как нельзя лучше — мне на руку. Мне до зарезу надо произвести впечатление на одну особу!
— Ты что, хочешь присвоить себе чужой подвиг?
— Нет, просто позаимствовать на время. Вчера, вот на этом самом месте я увидел женщину своей мечты! Она ужинала с этим старым дурнем Лютиком. Ты не представляешь, как она прекрасна! Я всю ночь не мог заснуть от переполняющих меня чувств! — ответил, взволновано Патрик, было видно, что он крайне возбужден.
— Кто она? Я ее знаю?
— Нет, не думаю! Она явно не из здешних мест, носит мужскую одежду и меч на спине и у нее такой конь…не конь, а мечта! Правда, она намного старше нас с тобою, но это ничего, это даже хорошо, зачем ей какой-нибудь старый немощный мерин, когда есть такой молодой и горячий жеребец! — он сделал несколько движений бедрами, недвусмысленно говорящих, что конкретно он имеет в виду.
Арден густо покраснел и уже собрался высказать свое мнение по этому поводу, как в дверях трактира появилась она. Патрик аж подпрыгнул на месте и заерзал, размышляя, что ему сейчас предпринять, потом стушевался, видя, что она смотрит на них, покраснел до самых корней волос и тупо уставился в свою тарелку. Когда Рута прошла мимо, за столом сидели два совершенно, пунцовых юнца, самозабвенно ковыряющих вилками бифштексы.