Изуродованное глубоким длинным шрамом лицо, искривила злая ухмылка. Его собеседник грустно покачал головой.
— А что потом? — спросил белоголовый.
— Надеюсь, что для меня «потом» не будет.
— Не нравиться мне, Эскель, все это. Когда ищешь смерти для себя, гибнут обычно другие, небезразличные тебе люди.
— Таких почти не осталось. Разве что ты, Геральт. Хотя твое спокойствие меня, мягко говоря, удивляет. Они убили твою жену, а ты…
— Если бы смерть чародеек могла воскресить ее, я не раздумывая ни минуты, отправился мстить, но ведь это не так. Сам помирать тоже не хочу. Много не законченных дел осталось. Например, Цири выдать замуж, Инсона воспитать, Руте сказать… В общем, есть чем заняться и на этом свете.
Эскель нахмурил брови и подумав немного, отхлебнул пенного пива из большой деревянной кружки.
— Не узнаю я тебя, брат, — серьезно произнес он. — Что может быть лучше, чем увидеть смерть своих врагов?
— Наверное, счастье близких. Хотя похоже, что одно без другого не возможно, — ответил Геральт, внимательно разглядывая, сидящую у окна, темноволосую женщину.
Почувствовав на себе его взгляд, женщина украдкой глянула в их сторону, затем резко отвернулась. Некоторое время подождав, встала и решительно подошла к ведьмакам.
— Я должна тебя поблагодарить, — обратилась она к Геральту. — И вернуть вот это.
Она протянула ему небольшой дорожный нож. Взяв его, ведьмак предложил ей присоединиться к ним.
— Спасибо, — присела на лавку чародейка.
— Гинох жив?
— Жизнь я ему оставила, а вот смыл жизни удалила.
— Жестоко, — усмехнулся ведьмак, представив разъяренное лицо Ранеты.
— Юная, — представилась женщина.
— Геральт.
— Эскель.
— Что привело тебя в Хаггу? — поинтересовался Геральт. — Здесь не жалуют чародеек. Если обнаружат — отправят на костер.
Лицо чародейки стало чернее тучи, в изумрудных глазах заиграли молнии. Казалось, что еще немного и взмахом руки, она вызовет страшную бурю, но она резко закрыла лицо руками, а ведьмачьи медальоны даже не дернулись.
— Разве только чародейки горят на ваших кострах? — хрипло спросила она, убрав руки от ставшего, будто, каменным лица. — Вчера у стен города сожгли трех обыкновенных женщин. За что?
— Я слышал: Вельмериус каким-то только ему известным образом определил, что все они являются воплощением Разрушительницы из предсказаний Итлины, — вспомнил Эскель. — Бред, конечно, но народ верит.
— А вам, как я погляжу, наплевать. Это же не ваши матери, жены, сестры, любимые, дочери…
— Чего ты хочешь Юная? — нахмурился Геральт. — Чтобы два ведьмака потушили все костры? Мы разговаривали с графом Гувотом на эту тему, но даже он не в силах остановить сумасшедшего примара.
— Конечно, не в силах, — губы чародейки задрожали, — особенно если ты мужик.
— Причем тут это…
— Ваша бьющая через край похоть толкает вас на преступления. Животное желание удовлетворения. Ущербных, грязных и жестоких, жаждущих утех своей плоти. И поскольку справиться с этим вам не под силу, обвиняете в своей мерзости объект своих грязных помыслов — женщин. Все три несчастные сожженные были жертвами мужской подлости и похоти. Две — отказали примару отдать в его мерзкий хор своих сыновей, одна — надоевшая любовница другого влиятельного вельможи.
— Но нельзя же всех под одну гребенку! — возмутился Эскель.
— Почему? — зло усмехнулась Юная. — Можно ведь было всех женщин объявить носительницами соблазнов, причиной всех поганых мужских страстей. Недавно в Доль Ангре пятеро здоровых графчиков и барончиков украли из деревни двух кметских девочек шести лет. Сорок дней насиловали малышек, а когда те заболели от постоянных издевательств, просто сожгли на глазах их матерей, объявив Разрушительницами и предателями Творителя, поскольку своими развратным поведением ввергли великовозрастных вельмож в непреодолимую похоть.
Глаза чародейки горели огнем, щеки пылали, дрожащие губы произносили слова четко словно приговор.
— Хм. А как же проститутки? — ухмыльнулся Эскель. — Или, скажешь, они тоже непорочные создания, жертвы мужских преступных помыслов. А как же матери продающие своих девочек, да и мальчиков тоже богатым извращенцам на верную погибель и издевательства? Не надо делить мир на хороших женщин и плохих мужчин. Есть люди, и они разные, не зависимо от пола и веры.
— Не я начала сортировку. Оглянись вокруг. Женщины истребляются повсеместно. Достаточно анонимного доноса и костер обеспечен. Жестокость существовала во все времена, но…
Подошел трактирщик с полными кружками пива, поставив на стол, забрал пустые, подозрительно глянул в раскрасневшееся лицо чародейки.
— Я не оправдываю мамаш продающих своих детей, — забыв, что хотела сказать, начала она снова, когда хозяин трактира удалился на достаточное расстояние, — и не утверждаю, что женщины все честны и порядочны, но вы никогда не задумывались: почему нет борделей для женщин? Ответ очень прост. Нет спроса, нет и товара, и наоборот. Или вы наивно полагаете, что проститутки занимаются своим ремеслом ради удовольствия, а не из-за денег? Да вряд ли хоть одна из них помнит, что это такое! Я знаю огромное количество женщин, которым близость с мужчиной вообще не нужна, даже живя в браке, они и понятия не имеют, что такое оргазм.
— Может всему виной и есть это женское притворство? И… — начал заводиться Эскель.
— Прекрати! — резко оборвал его Геральт. — Это бессмысленный спор и в нем нет правых. То что происходит сейчас в мире — безумие, но спасти от него мир не в нашей власти. Так же как воины, болезни, землетрясения, ураганы и прочие не подвластные нам явления, безумие продлится столько времени, сколько понадобиться человечеству излечиться от него. Не зависимо от того, будем мы сопротивляться или нет.
— Ну уж нет! — вскочила со своего места Юная. — Позиция трусливых зайцев не по мне. Я буду бороться! Они получат то чего ищут и боятся. И ты вспомнишь меня ведьмак, когда на костре запылает твоя Рута! Прощай!
Накинув на голову капюшон, она стремительно вышла из трактира, хлопнув дверью так, что кружки и тарелки подпрыгнули на столах.
— Вот сумасшедшая баба! — тряхнул головой Эскель. — Да что с тобой, дружище?
Геральт сидел бледный и недвижимый, словно вытесанный из мрамора, и только тревожный страх в его прищуренных глазах и пульсирующая на шее вена, выдавали в нем невероятное волнение.
— Она просто ляпнула, первое, что пришло в голову, — постарался успокоить он Геральта. — Это не пророчество. Вспомни как вещала Цири, как будто и не она говорила вовсе, а тут просто сказала, дабы досадить.
— Возможно ты и прав, — тяжело вздохнул Геральт. — Как бы я хотел быть сейчас рядом с ними! Только бы они не покидали своего убежища!
— Господин советник! — окрикнул Дийкстру запыхавшийся молодой человек. — Вам срочное послание.
Граф не ждал и не хотел сегодня никаких вестей. Настроение и так с утра было прескверное, не хватало еще дурных новостей. Почему он решил, что новости обязательно будут дурными? Он и сам не знал. Кутаясь в теплый плед, граф весь день просидел у камина, потирая разболевшиеся суставы. Сырая мрачная погода, заставляла вспомнить и о немолодом возрасте, и о старых травмах. Глядя из подобья на раскрасневшуюся, прыщавую, дурацкую рожу гонца, он мрачно размышлял:
«Почему когда все вокруг паршиво, обязательно паршивые вести принесет гонец с паршивой мордой? Я не встану если даже темерская армия сама начала наступление. Не шевельнусь сегодня, даже если Филиппа назначит мне встречу. Не двинусь с места…»
— Давай! — протянул он руку.
Гонец поклонившись вручил ему свиток и замер в ожидании распоряжений. Развернув послание, Дийкстра быстро пробежал его глазами, и тут же вскочил так резко, что кресло с грохотом повалилось на спинку, а парень от неожиданности отскочил в сторону. Лицо советника побагровело, глаза впились в несчастного, совсем растерявшегося гонца.